Надежда Михайловна - Дорога в никуда (СИ)

— Пап, а Петька… он как?

— А чего Петька? Петька растет, они с Валиком на море, двадцать третьего приедут. — Он резко остановился. — Я тебя прошу, очень, — он выделил это слово, — очень, не смей наезжать на бабу Шуру. Это таджичка, что им помогла тогда, они её за бабушку оба считают, она для них…

— Не буду, пап, обещаю, мне бы поверить, что я в России сначала.

Подвел её к машине, из неё вышел очень даже приятный мужик, в те далекие времена, Маринка бы сразу стала строить глазки, чего-то говорить. Сейчас же, поздоровавшись, мышкой юркнула на заднее сиденье.

— Ну, поехали! — крякнул Коля.

Он был в растрепанных чувствах, вроде только голос остался Маринкин, она совсем пришибленная, такой он свою дочь не помнил никогда. Всю дорогу Маринка вглядывалась в родимые просторы, мелькающие за окном, и никак не могла поверить, что она почти дома. Ей все казалось — она спит, а сейчас проснется от горячего дыхания Мика у самой щеки, или бодрого голоса Демида:

— Просыпайся, горянка, петушок пропел давно!!

Демид… у неё как-то враз защемило сердце.

Подъехали к дому, Маринка поблагодарила Марка и боязливо остановилась у подъезда, ожидая, пока Коля о чем-то переговорит с Марком.

Поднялись на свой этаж, вошли в квартиру, Маринка неверяще осматривалась. Кой чего изменилось, у входа вместо узенькой полки для обуви стоял какой-то комод.

— Чё? — заметил её взгляд внимательно наблюдавший за ней отец. — А, полку пришлось в деревню, обуви у нас теперь до фига, у пацанов всякие кеды, кроссы, ботинки. Проходи, чё стоишь, как не родная??

Маринка прошла на кухню, вытащила из сумки орехи, сухофрукты, специи, какие-то фрукты, сунутые Хамзой, и устало сказала:

— Пойду в сынову комнату…

— Марин, там теперь твоя комната, пацаны в зале, их же двое! — ожидая, что она начнет качать права, напрягся Коля.

— Хорошо! — безразлично пожала плечами Маринка. Пошла в зал, зажгла свет, огляделась. Большой диван, в углу компьютерный стол, два стула возле, везде порядок, ничего лишнего, а на полке в углу большая фотография в рамочке — Коля обнимает смеющихся мальчишек.

Маринка осторожно взяла её и опустилась на пол, так и застал её чего-то там ставивший на стол Коля.

— Ты чего? Этот Демид, он тебя обижал что ли?

— Этот Демид меня спас! Петька, какой он стал большой!!

— Пойдем, поешь и поговорим! — протянул ей руку отец.

Маринка взяв кусочек колбасы, повертела и положила обратно.

— Отвыкла!

Потом устало сказала.

— Пап, я пойду помоюсь и спать, давай завтра поговорим??

Коля крякнул:

— Да, конечно, ты, это, не переживай так, все же нормально.

Маринка как-то невесело улыбнулась:

— Хотелось бы верить!

Намылась, пошла спать, а Коля ошарашенный сидел на кухне и никак не мог переварить эту сегодняшнюю встречу. Его стервозная дочка исчезла, вместо неё прилетела измученная, уставшая душой женщина.

— Вот ведь, хватанула сладкого до слез!

Утром Маринка, привыкшая в горах вставать рано, проснулась, что называется, с петухами. Открыла окно и поморщилась, вместо привычной тишины и радостного щебета птиц, здесь были звуки цивилизации — где-то громко орали вороны, в соседнем дворе завывала сигнализацией чья-то машина, дворники брякали мусорными бачками, шуршали шинами по асфальту непрерывно едущие машины.

— Мдаа, все, как ты хотела, Марина Николаевна!

Пошла на кухню, включила чайник, достала заварку, заварила, попробовала — сморщилась. Рядом с Демидовыми сборами не стояла такая бурда.

Послышались отцовские шаги:

— Чего не спишь, рано ведь ещё?

— Привыкла! — пожала плечами Маринка. — Жила по световому дню.

— А вечерами как же?

— Керосинку зажигали.

— Ты мне это, кофейку сделаешь? Я пока умоюсь, побреюсь?

Маринка кивнула, сделала отцу кофе, нарезала какие-то бутерброды, ощущая себя здесь, в своей квартире как-то не так, потом поняла — как в гостях!

Пришел какой-то задумчивый отец, после кофе вздохнул:

— Марин, я пока тебя не было много о чем передумал… Когда вас, Петьки особенно, не было, жить не зачем стало. Мне трудно говорить, но мы с тобой два барана — не хотели уступать, мать наша рано нас оставила, умела она нас тормозить, эх! Я как отец получился дерьмовый, признаю! Понимаю, что поздно, — он вздохнул, — простить или нет меня, сама решай, да и нужно ли оно тебе, мое запоздалое признание? Но, Марин, за мужиков я зубами буду грызть любого. Петька — да, он мой по крови, да и Галинкино в нем стало проявляться — умеет сглаживать острые углы, хитренько так, а Валик — Валерка? Он у меня самая настоящая опора и надёжа. Пусть, не родной по крови, но по духу. Петьку без него какие-то чурбаны или кто там — душманы — замучили точно бы, он… какой он вернулся… Вот за это тебя прибить хочется. Я, честно, настраивался, что ты такая вся невиноватая явишься, и за пацанов просто биться с тобой.