Дониэль Клейтон - Хрупкие создания

Меряю костюм кордебалета – розовый, свободный, с юбкой до колен. Его наденут все, кто будет танцевать Вальс цветов. Ткань ужасно колючая.

– Надень сеточку для волос.

Другая мать передает ее мне. Натягиваю ее поверх пучка и иду в угол с париками. На меня надевают белый парик, который пахнет детской присыпкой и шариками от моли, а выглядит так, словно место ему на голове судьи из семнадцатого века. Смотрю на отражение остальных членов кордебалета. Все мы выглядим как клоны одной и той же девушки.

Выползаю из костюма и облачаюсь в разноцветное боди Арлекина. Мое тело покрывают черные и белые ромбы, вокруг шеи оборачивается штука, похожая на фильтр для кофе. На спине у меня – золотая замочная скважина, через которую куклу Арлекина заведут на сцене, словно я маленькая фигурка из музыкальной шкатулки.

– И Джун Ким! – кричит мадам Матвиенко через всю комнату.

И тут я понимаю, что она уже не один раз повторила мое имя. Подхожу к ней, опустив голову. Ее голос здесь так же важен, как и голоса наших русских учителей, хотя она всего лишь костюмер.

– Повернись-ка, – произносит она без особых эмоций, лицо ее остается безучастным, губы сжаты в тонкую линию. Она похожа на злую рыбу. Мадам Матвиенко наклоняется и оборачивает вокруг моей талии мерную ленту.

Борюсь с желанием опустить взгляд и увидеть цифры самой. Задерживаю дыхание. Чувствую себя великаншей и жду, когда лента натянется. Костюмерша вкалывает в талию пару булавок, а потом встает, чтобы поправить парик на моей голове.

– Хм… Слишком большой. – Снимает этот и достает другой. – Но костюм подходит. Ты так похожа на свою мать, но тело у тебя как у отца. Ты тонкая, высокая, и у тебя такая крошечная голова. Совсем как у него.

– Про… простите? – еле выдавливаю из себя. Она, должно быть, ошиблась. Перепутала меня с Сей Джин или другой корейской девочкой. Мы ведь для них все на одно лицо.

– Крошечная голова. У всех его детей. Так смешно. Маленькая голова у такого сильного мужчины, правда? – Мадам Матвиенко наконец замечает мое лицо, как я побледнела и как у меня дрожат ноги.

– О чем вы говорите?

Мне приходится присесть, чтобы не упасть. Голос мой звучит так высоко, словно принадлежит кому-то другому. И теперь очередь мадам Матвиенко бледнеть, потом краснеть, а потом почти зеленеть – видимо, от того, что сказала что-то опасное. Что-то, о чем стоило промолчать.

– Я запуталась. Я думала, ты… Перепутала тебя кое с кем. Но нет, конечно, нет. Ты И Джун. И Джун Ким. Так похожа на остальных. Ох уж эти ваши крошечные талии и шелковистые волосы. Все на одно лицо. Прости.

Она пытается улыбнуться и выставить все так, словно это была обычная ошибка, пусть и довольно расистская. Но я чувствую – знаю, – что это не так. Мадам Матвиенко знает моего отца. Может, все они знают.

У меня кружится голова. Я вся вдруг покрываюсь холодным потом и не могу и слова произнести. То, что я хотела узнать всю свою жизнь… Ответы были под самым моим носом.

Заколка скользит в замок, и он тихо щелкает. Мне бы сейчас собирать в общежитии сумку, готовиться к выступлению. Растягиваться или сидеть в физкабинете, опустив стопы в коробку со льдом. Готовить свой разум и сердце к долгим нагрузкам. В зале будут все мастера Американской балетной труппы – искать новые таланты. Все танцоры труппы будут оценивать, как мы танцуем их роли. Станут нас судить. А в первом ряду будут сидеть мама с папой и тетей Лиа и шептаться тревожно, когда я выйду на сцену.

Но волноваться об этом я начну через пару часов, а пока иду на третий этаж и проникаю в комнату, где хранятся балетные туфли. На ночь комната закрыта, мы уже все получили для выступления. Коридоры пусты, свет выключен. Я прокрадываюсь внутрь, и меня обволакивает запах сатина и канифоли. Я пробираюсь сюда уже во второй раз. У меня не было времени все тут осмотреть, но теперь я не упущу возможность. Туфли будут лежать здесь еще месяц, а потом их перевезут в соседнее здание.

Постеры на стенах рекламируют балетную обувь. Через стекло видно заднюю комнату, в которой сложены ряды фабричных туфель и кожаных тапочек, а также сделанных вручную пуантов для членов труппы. Они похожи на воздушные розовые конфеты, запечатанные в пастельные обертки.

Перебираюсь через стойку. Провожу пальцами по туфлям и читаю имена. Обувь для каждой девушки из кордебалета, для каждого солиста, для каждого танцора.

Я захотела стать балериной именно из-за туфель. Увидела такие в мусорном баке в центре Сан-Франциско – хорошенький розовый сатин, заляпанный кофе и жиром. Я полезла за ними прежде, чем мама успела меня остановить, и вытащила одну туфельку. Мне так хотелось взять ее домой, отчистить и оставить себе, но мама не позволила. Она залила меня бактериальным мылом и записала в балетный класс. Она думала, это будет легко. Хобби, которым может заниматься девочка с дырой в сердце. Но когда учитель сказал, что я танцую достаточно хорошо для профессиональной лиги, мама попыталась тут же вытащить меня оттуда.