Дониэль Клейтон - Хрупкие создания

На протяжении всего восьмого класса мы ждали его вместе с ней, высматривая его макушку в темноте. Она всегда говорила, что поначалу Джейхи ей не нравился, а встречаться с ним она начала потому, что ее заставила мама. Еще раньше она встречалась с белым парнем, Шейном, который выпустился в прошлом году. О нем Джейхи вряд ли знает. А теперь Сей Джин вроде как любит его.

Я жду у окна. Не представляю даже, что я ему скажу, и весь этот план-саботаж начинает выглядеть смешно. Не стоило сюда спускаться – меня всю трясет. Но другой возможности может и не представиться.

Я не успеваю прокрутить весь диалог в голове – из темноты выплывает тень, а потом лицо в обрамлении взлохмаченных черных волос. Очки в черной оправе чуть съехали на нос – он никогда их не поправляет. Меня бросает в жар. Я все еще помню, каково это – любить Джейхи. Он замечает меня и морщит лоб. Я открываю дверь.

– Привет.

– Привет. – Он осторожно проскальзывает внутрь, стараясь меня не задеть. – Ты что тут делаешь? Где Сей Джин?

– Наверху. Нас задержали после репетиции.

– А. – Он переступает с ноги на ногу.

– Я тут тренировалась, – вру.

Джейхи смеется:

– Серьезно? И сколько жмешь?

Шутит. От его хриплого насмешливого голоса у меня по всему телу бегут мурашки. Какой-то он со мной слишком милый.

– Поспорим, ты и пятидесяти килограммов не поднимешь. – Он улыбается. – А вот весишь наверняка столько.

Его слова попадают в точку, и я не могу сдержать слез – начинаю тут же реветь в три ручья. Мне уже и не вспомнить, когда я в последний раз плакала, – и от этой мысли я начинаю плакать еще сильнее. Такого я определенно не планировала.

– Прости, Джун. Я не… Я просто…

Джейхи меня обнимает. Он такой теплый. Такой сильный. Я зарываюсь лицом в его худи и вдыхаю запах пряного одеколона, чтобы унять дрожь. А он все продолжает извиняться и пытается меня успокоить, но я будто застыла. Он спрашивает, может, стоит позвать кого-то или позвонить моей матери. Я не отвечаю. И тогда он затыкается, гладит меня по волосам, крепче сжимает в объятиях – словно уже делал это прежде. Сжимает так крепко, что мне кажется – сейчас я могу исчезнуть. Джейхи каким-то чудом сглаживает все мои углы.

Я поднимаю голову. Выгляжу наверняка ужасно – со всей этой потекшей косметикой. Внутри тоже разваливаюсь. Хочу спросить его: «Почему ты исчез? Почему выбрал ее? Разве мы не были друзьями? Ты веришь в то, что она про меня наговорила?»

– Моя halmeoni постоянно о тебе вспоминает. – Он пытается изобразить акцент своей бабушки: – Где та маленькая девчушка со слишком светлыми волосами?

Она постоянно повторяла, какие у меня светлые волосы – слишком светлые для кореянки. Бледные, пепельно-коричневые. Я не смогла признаться ей, что мой отец – белый.

Джейхи не отвечает на вопросы, которых я не задаю, но заставляет меня улыбнуться. Мы смеемся, и я икаю. Он стирает слезу с моей щеки, и я снова чувствую себя маленькой девочкой, которая играла в его подвале.

– Из-за балета ты грустишь. Раньше ты такой не была.

– А какой я была?

– Яркой, – отвечает он, и это так странно звучит. Странно, но правильно.

Он не успевает объяснить, что имел в виду, – я наклоняюсь и целую его. Вот и он, мой первый поцелуй с мальчиком. Быстрый и осторожный, словно он вот-вот исчезнет, выскользнет из моих объятий. Но он не исчезает. На вкус он как корица. Джейхи не отталкивает меня и не прижимает ближе, но я чувствую, как он подается вперед, и точно знаю, что он только что ответил на мой поцелуй.

В субботу утром меня будит солнечный свет. Под ним и мои бабочки расправляют крылья. Их тени мелькают у рамы. Я вспоминаю, как отец принес домой мой первый инсектарий.

– Это на удачу.

Он поставил стеклянную коробку на окно моей спальни. Мне тогда исполнилось восемь, я была на больничном режиме и проводила дни и ночи, лежа в кровати в ночной сорочке, наблюдая за проносящимися мимо окна троллейбусами.

– Зачем мне удача? – Я прижалась носом к стенкам инсектария и подумала, получится ли научить бабочек использовать мои кудряшки в качестве насеста.

– Немного удачи никому не помешает. – Он подвинул контейнер, а я продолжила следить за монархами. – Некоторые люди верят, что бабочки – это души умерших. Те, что захотели вернуться.

Я смотрела на этих мелких созданий круглыми глазами. Вдруг среди них моя бабушка? Или учительница третьих классов, миссис Шарлотта? Неужели люди и вправду становятся бабочками после смерти?