Светлана Кузнецова - Анатомия Луны [litres]

– Говорил же, добавь ветряк на заднем плане, – реставратор раздосадован. Мы спорим о чертовой мельнице уже пятый день. Я не хочу писать ветряк. А он настаивает, ведь ветряная мельница – частый мотив брейгелевской композиции. Но чутье мне подсказывает – именно потому добавлять и не надо.

Легенда уже продумана: наша имитация попадет в нужные руки «на реставрацию» с целью дальнейшей продажи. Но не как Брейгель. Нет, скромнее – как работа его сына, известного под кличкой Адский, того, что полжизни копировал картины отца, прежде чем решиться на свое. Есть один искусствовед. Он в доле. И вступит в игру: «Манера письма, эти уверенные мазки, этот сумрачный свет, особый незрячий взгляд персонажа, сочетание цветов, обилие коричневого – все это признаки работы Брейгеля Старшего». Обнаружится под рентгеновскими лучами и авторская подпись с датировкой – 1568. Одна из последних работ мастера, подумать только! Причем – сенсационный портрет. Второй в списке ныне известных. Да, Брейгелю пытались приписывать портреты, но теперь доподлинно доказано авторство лишь двух.

Подобное уже случалось – брейгелевскую «Пирушку в День святого Мартина» долгое время считали работой его сына, Адского. Мы слетели с катушек. Разве молния бьет в одно место дважды?

– Деточка, не ссы, – спокойно отвечал ковбой, вставлял сигарету в мундштук. – Еще как бьет! Самая неправдоподобная на свете штука – правда. Хочешь сыграть по -крупному, имитируй правду.

Подонка не пугала дерзость экстра -класса. Профанов -толстосумов надувают на международных аукционах. Даже самые знаменитые галереи мира толкают фальшаки. А наша копия будет сказкой.

Написать картину в технике нидерландцев ХVI века? Делов -то – нужно просто сходить на несколько веков назад, поглядеть, как они мелют зерно на ветряной мельнице, дерутся у стога сена, словно бойцовские петухи, раскидывая солому, ссут в канаву – они и в ХVI столетии живут, как в Средние века.

Символизм Средневековья – это притча. Идет по улице курица – из этого надо сделать поучительную историю. Сложность в одном – в самом Брейгеле. Все его притчи – многослойный пирог. Первый слой – слой странного впечатления, рожденного сумрачным светом и обилием чудаковатых мудаков, восседающих на бочках, мутузящих друг друга, танцующих у виселиц, жгущих костры, – этих мудаков столько, что не сосчитать: свалка мудаков. А что в следующих слоях? Никто на самом деле не знает. В брейгелевском пироге тысячи смысловых слоев – гораздо больше, чем наложенных лессировок. Никому не вскрыть череп Питера, не изучить под микроскопом, рентгеном и спектрометром его веретеновидную извилину, не распознать его странную душу. Дух его картин непередаваем. Где -то в космосе есть идея брейгелевости. Но в чем она заключается? Он там, на Луне, криво усмехается над нами.

Однажды Диоген схватил чашу, стал трясти ею перед носом ошарашенного Платона и кричать: «Я вижу чашу, а чашности не вижу!» Ну да, черт, – просто чаша. В нее можно плеснуть вина, ею же можно отмудохать Платона по голове, а можно использовать ее вместо ночного горшка. В этом – феномен брейгелевости. Я вам это даю, а вы, мудаки, делайте с этим что хотите.

О Брейгеле никто ничего не знает: родился в каком -то Брегле, то ли существовавшем, то ли нет. Пошел с обозом в Антверпен и там много лет учился живописи в мастерской Питера Кука ван Альста. Далеко не путешествовал – так, Италию поглядел. Поцокал от восхищения языком на Альпы. Женился, тоже сильно не заморачиваясь, на той, что была под боком, – на дочке своего учителя. Нажил двух сыновей и дочь. Терпеть не мог проклятых испанцев -оккупантов. Умер, когда ему было за сорок, от болезни. От какой – неизвестно.

Но я знаю о Питере Брейгеле кое -что такое, что оправдывает нас, авантюристов и мудаков. Он, как и мы, хотел измерить границы дозволенного.

Как -то молодой Питер зашел в антверпенскую граверную мастерскую «Четыре ветра» и увидел там эстампы с картин Босха. И все, твою мать. Брейгель пропал навеки. Он этими эстампами заболел. В один прекрасный день из -под печатного станка в мастерской «Четыре ветра» вышла гравюра «Большие рыбы поедают малых». Гравюра, подписанная именем Босха, который к тому времени сорок лет гнил в могиле, и проданная за немалые деньги богатому заказчику. Настоящим автором, само собой, был Брейгель. Таким вот образом он сфальсифицировал немало гравюр Босха. Несравненный Питер не гнушался ремеслом имитатора. Что есть подлинность – вопрос с подвохом. Да и кто обозначил границы дозволенного? Толстосумы? А не пошли бы они на хрен?