Евгений Алёхин - Рутина

Альбом «ночных грузчиков» был готов, потом я дописал роман. Успел все доделать за несколько дней до двадцатитрехлетия, как и планировал. Я рассчитывал на огромный кайф, но чувство не сильно отличалось от того, что испытывал, дописав любой рассказ. Это был четверг, поздний вечер, я вышел на крыльцо и позвонил Марату, затем Сжигателю, потом Валере. Все они меня поздравили. В субботу я пригласил их в гости на двойной день рождения: меня и романа. Костя, к сожалению, уже уехал в Кемерово. Я стоял рядом с недостроенным домом и пытался испытать нечто большее, бесконечное, что-то вне рутины этой жизни, вечное, ведь мечта была частью воплощена. Все же чего-то не хватало. Кайф был близко, но доступен не полностью.

Я подарил себе принтер. Это было очень приятно, у меня есть роман, выпивка, и я жду гостей. Хотя чувствовалось, что время собирается ускориться. Прошедший год жизни от «двадцать два» до «двадцать три» казался самым длинным и насыщенным событиями, теперь все пойдет быстрее. Сделал несколько распечаток, чтобы друзья прочитали и оставили пометки. В течение пары недель собирался отредактировать и начинать рассылать по издательствам.

После того как Сигита не приехала в Петербург, я написал целый рассказ, он называется «Естествоиспытатель». Если кратко: она затусила в общаге и не села на поезд. Я решил закончить эти отношения. Вернее, я сказал ей, смухлевав, что между нами все кончено, но сам ждал, что она приедет, и надеялся, что все наладится. Она постоянно мне писала, как скучает, я отвечал резко: «Я тебе не верю, я не хочу читать или выслушивать эту чушь». Подсказывать ей: купи билет, сядь на поезд, приезжай и докажи, что любишь меня, – не собирался.

Начались мрачные дни и недели. Если выходные совпадали с выходными Сжигателя, мы напивались вместе, употребляя в основном водку, если не совпадали, я пил один. Начинал в пятницу вечером, ходил по дешевым барам на районе и заканчивал ранним утром понедельника. Там была маленькая река, которую мы со Сжигателем назвали Говноплюйкой, в ней плавали бутылки, отходы, дерьмо, разноцветные жидкости, окурки, стеклянные и пластиковые бутылки. Часто я выходил из дома и садился на бетонный бордюр, припивал, глядя на эту речушку. Обычно в конце этих мини-запоев у меня было несколько бутылок дешевого вина, и я валялся на полу, не в состоянии уже ни опьянеть, ни протрезветь, ни уснуть перед работой. Похмельный мозг бредил тысячами идей, я начинал писать какие-то рассказы и бросал их. Строки бессвязных стихов тоже не приводили к целому. Закольцованные фрагменты чужой музыки вызывали сумбурные картинки, вспыхивающие и таявшие в этой пятиэтажке из гнилого конструктора. Я переписывался с кучей разных баб, «вконтакте» и через мэйл агент, но вырубить секс не удавалось. Не то чтобы мне сильно хотелось: я чувствовал, что отходняк после расставания с Сигитой от этого не только не ослабнет, но еще усилится.

Перечитывал рассказы друзей, чтобы успокоиться, курил сигареты в комнате, ссал в раковину, стоя на ветхом кухонном столе, дрочил во всех углах, от трех до семи раз за ночь, пытаясь отделаться от ломки. Так приходило утро. Садился в долгую маршрутку от дома до «Сенной площади», там включал наши с Михаилом Енотовым песни, и удавалось немного вздремнуть под них. Свой голос усыплял, а голос друга убаюкивал, как будто он сейчас со мной переживал расставание с девчонкой. Если удавалось поспать хотя бы полчаса, уже можно было считать тело готовым к работе. От «Сенной» доезжал на метро до «Старой Деревни», потом в маршрутке (там еще немного спал) до Зеленогорска, и затем меня подбирал Женя.

Я открывал окно тачки, чтобы не дышать на него перегаром.

В таком состоянии я рассылал распечатки романа в журналы и издательства. Мне лень было даже написать аннотацию, краткую биографию, список публикаций – хоть две строки о себе. Вера моя как будто иссякла. Если бы не Валера Айрапетян, я, наверное, плюнул бы на эту книгу. Валера настолько верил в меня, что говорил своей семье, писателям, художникам, случайным знакомым и даже просто клиентам, которым делал массаж, что я – лучший писатель современности. Один раз Валера заставил меня распечатать роман, и мы пошли отдать его редактору издательства «Лимбус-пресс» Вадиму Левенталю, который был также правой рукой великого переводчика и поэта Виктора Топорова.

– Не волнуйся, сынок, – Валера перенял у Марата манеру так называть меня. – Я уже так долго тебе насасываю и называю тебя великим, что это стало правдой. Я врач, я умею убеждать – и других, и себя.