Евгений Алёхин - Рутина

С Маратом было тяжелее. На несколько дней я остановился. Вроде бы все понятно, я просто рассказываю, как сблизился с человеком, как он стал мне другом, как мы вместе работали, где-то между строк – моя преданность, любовь и слезы после его смерти. Он был для меня кем-то вроде гуру, или, как сказал верстальщик и оформитель моих книг Вова Седых, «метафизическим отцом». Я думал, что о нем можно рассказывать только особенными, волшебными словами. Нужно было почувствовать его одобрение на использование хотя бы обычных слов, почувствовать, как он меня направляет, его присутствие. Нужно было посетить мир мертвых.

В России любой запой или даже стресс открывают ворота в мир мертвых. Мертвые не отдыхают, они все время с тобой: ходят на работу, ездят в метро, придерживают шариковую ручку и долбят по клавишам, когда долбишь по клавишам ты. Они не знают отдыха. В России есть две полупрозрачных реальности, наложенные друг на друга. Но в Индии не так. Я не разобрался почему, но здесь я все иначе чувствую. Тут мой запрос был обработан по-другому, и я погрузился полностью.

Я решил напиться дерьмовым ромом, чтобы потом уйти в завязку. Никогда я не могу завязать без того, чтоб оттолкнуться ото дна. Зачем я это делаю со своим телом, не понимал, действовал по наитию. Но это помогло. Мы смотрели с Дашей «Дикие сердцем», я побухивал, пока не отключился, и, проснувшись, понял, что отравился очень сильно. «Олд монк» действует безотказно: я блевал, потел, галлюцинировал и не верил, что выживу. Как будто вынырнул посреди моря, лег на волнах и прокрутил несколько раз все то, о чем пытался рассказать – медленно разглядел свое прошлое, пока смерть разглядывала меня, как клопа на ладошке. Когда я пошел на поправку, то уже больше не переживал за эту книгу. Знал, что она есть, и знал, что теперь я долго буду без алкоголя, может быть, дольше всего в жизни, и что смогу много работать, смогу закончить книгу.

Хорошо напишу или плохо, я буду редактировать эту книгу, сколько надо, или брошу редактировать и издам небрежно или никак не издам. Приносят книги деньги или отнимают – спорный вопрос. Думаю, что издание книги и конвертация затраченного времени в прибыль дает процентов десять кайфа, остальные девяносто – само (мучительное) сожительство с ней.

Но главное, что она есть там, как есть дно, сколько бы метров нас друг от друга ни отделяли. Я видел эту книгу и теперь мог отвлечься от нее, чтобы заняться бытом.

Мы с Дашей решили, что нам не очень нравится в Сиолиме. Я так за него сразу схватился, потому что слишком спешил. Я покатал ее по разным деревням и пляжам, мы приценились и переехали жить в другое место – Керим. Сняли жилье ближе к морю, чтобы Даша могла свободно ходить загорать или купаться, оставляя меня одного. Еще один плюс – не было интернета. Когда пишешь офлайн, это всегда помогает тексту. Но я не спешил его писать и теперь. Сначала прочитал несколько толстых книг: «Воскресение» Толстого и два тома Борхеса (меня даже не удивило, что я бездумно вписал цитату из него в главе про якута, я ее вспомнил и вставил уже после олд-монк-трипа, а на следующий день увидел собрание сочинений Борхеса у Игоря с Машей на полке – такие совпадения всегда случаются после путешествий в себя), Марселя Пруста и Дашины книги о буддизме и йоге. Перезагрузился. Потом я решил снять ограничения, не ставить себе задач писать по тысяче или больше слов в день, откинуть всю эту стивенкинговскую подзалупную муть: нацеленность на продуктивность и злосчастный прогресс. Вместо этого я поставил себе задачу проплывать хотя бы километр в день и вообще перестать переживать и нервничать.

Пляж Керим тем и удобен, что можно долго плыть вдоль берега. Если хотите мое мнение, то это лучший пляж из тех, что зимой может позволить себе небогатый русский человек. Каждое утро я отхожу на левый край пляжа и плыву к правому, но сначала не целый путь. Утром я ограничиваюсь двумя третями, что составляет метров, наверное, восемьсот. Если прилив, то это особое удовольствие: ты плывешь, возвышаясь над уровнем берега, поскольку вода в это время наслаивается, прибывая. Ты находишься в высшей точке, берег под тобой. Это волнительно и странно. Воздух еще прохладный, отчего море кажется теплым, почти никого нет, только первые работники открывают кафе и приводят в порядок шезлонги. Потом территория кафе заканчивается, и вот он, песчаный пляж под соснами, первая линия – это хвойные деревья, из-за которых выглядывают пальмы. И тогда книга выплывает, я плыву с ней и в ней, и она со мной, поднимается к поверхности, и я могу обсудить ее с воображаемыми Маратом и Ильей Знойным (каждый раз подбираясь к нему, чувствую себя вором, пытающимся обмануть систему сигнализации, но это единственный способ пожать руку этому товарищу, пролезть к нему в постель или уборную и застать врасплох, и тогда, откинув все «но», можно поговорить в воображении с ним о тексте, о коварстве литературы, о книге, которая проделает брешь в его броне, вернет его мне или отлетит от кольчуги, рассыпаясь на безобидные буквы), и Вовой, и Сигитой, и Лемом. Не говоря уже обо всех тех, с которыми у нас налажен контакт и до сих пор продолжается хасол – Михаил Енотов, Сжигатель, Костя, Валера, Игорь, Лео, им можно будет просто скинуть текст, и в этом есть радость, писать для них.