Евгений Алёхин - Рутина

Был вечер, я гулял по участку.

– Как дела вообще? – вдруг нежно спросил Зоберн. Видимо, я застал его в лирическом, мягком настроении. Так-то он всегда разговаривал со мной несколько свысока, но я его прощал, связывая это с его больным самолюбием. Всегда я думал, что живется ему тяжело, ведь он себя со всеми сравнивал, везде искал способ стать первым.

– Ничего, работаю. Поднимаем стены пристройки, скоро будем красить, потом крыть крышу. Потом утеплять изнутри. И в конце уже внутренняя отделка. Думаю, что пробуду на этом объекте до зимы. Сейчас пойду с прорабом пиво пить.

– Звучит волшебно, – мечтательно протянул Зоберн. – Правильно, мужчина должен работать.

– У тебя как?

– Отлично. Продал в Голландию Дмитрия Данилова и Анатолия Гаврилова. Скоро выйдут их книги.

– Типа ты литературным агентом заделался?

– Скорее, я по-дружески.

– И ничего с этого не получаешь?

Тут он неопределенно хмыкнул. Может, хотел, чтобы я решил: получает. А может, наоборот. Этот мудила сам себя когда-нибудь перехитрит.

– Рассказ мой отнес в «Эсквайр»?

Он засмеялся и сказал, что сделал лучше. Вместо моего рассказа, который там в жопу никому не уперся, он сходил на кафедру прозы в Литературном институте и упросил показать ему вступительное сочинение Виктора Пелевина, написанное в восьмидесятых. Отсканировал его и продал в «Эсквайр» за триста долларов. Позже мне попадется этот номер в руки. Всего одна фотография этого сочинения, на самой последней странице в разделе «документ», принесла Зоберну такой барыш.

– Как же ты додумался? Ты делаешь деньги из воздуха.

– Точно! – радостно подтвердил Зоберн. – Ладно. Я покажу твои рассказы переводчице, если ты напишешь еще несколько штук на уровне моего любимого «Боя с саблей». Один хороший рассказ должен быть в начале, один в конце и хотя бы один в середине. Тогда, считай, книга готова.

– Точно покажешь? Опять, наверное, врешь.

Зоберн рассмеялся:

– Конечно, вру. Пиши пока свои истории про святых русских гопников. Когда у тебя накопится несколько книг про них, думаю, году в двадцатом, мы встретимся, и можно будет сделать выжимку на один красивый томик. Развитие у тебя заторможенное, что поделать.

– Плохой ты. Злой. Завидуешь моему гению.

– Ты спасибо мне скажешь, Алехин, – сказал Зоберн. – И я тебя очень прошу. Не умри до две тысячи двадцатого года от пьянства и венерических болезней. Иначе нам твою книгу не продать и не перевести.

Ближайший год я не буду общаться с Зоберном, так он меня обидел. Но он был прав. Я ему скажу свое «спасибо».

Благодаря Марату и Сжигателю, Зоберн и его проекты понемногу утрачивали для меня авторитет, уходили из моего поля зрения. Я видел, что хороший писатель может почти не публиковаться, не получать литературных премий, не стремиться к широкому признанию, не разбираться в литературном процессе и даже презирать его. Даже рассказ Зоберна «Плавский чай», который я всем показывал и считал вышкой, особо не произвел на них впечатления. Он пускает пыль в глаза, осваивает приемы, пишет для критиков, говорили Марат и Сжигатель про его творчество. Если копнуть, там ничего нет.

В общем, я заполнил анкету, воспользовавшись советами Зоберна, выбрал для перевода рассказ «Ядерная весна» (хотя Сигита настаивала на другом тексте, свежайшем «Добровольцев нет») и продолжал работать, писать книгу. Выходные проводил с Валерой, Сжигателем или Костей. Мы немного убрали квартиру, поделили комнату на две части, отмыли кухню. Было нормально. Созванивались с Сигитой, она в основном тусила в общаге. Я переживал и ревновал. Как я уехал, там все время отмечали какие-то праздники. Шел чемпионат мира по футболу, и они раз в несколько дней праздновали победы России или пили, когда смотрели матчи других стран. Недавно все были равнодушны к футболу, сейчас же их охватила страсть истинных болельщиков. Один раз я позвонил, и Сигита, пьяная, начала мне лепетать про победу Димы Билана на Евровидении.

– Чего?! Ты совсем разум потеряла?! – взмолился я. – Я хотел твой приезд обсудить, узнать, купила ли ты билеты. А ты набухалась от счастья, потому что какой-то заднеприводный прыгунок опозорил страну на ссаном клоунском мероприятии?

Сигита, видимо не зная, как оправдаться, передала трубку Лему. Пьяный Лем орал:

– Женька! Ура, мы взяли Евровидение!

– Лем, ты же белорус! Кто – «мы»?! Зайдите на ласт фм, посмотрите, какие теги прописаны под его именем. Потом испытывайте патриотическое чувство победы!