– Нельзя так говорить! – ответила она и пошла куда-то по улице, не оборачиваясь.
Я шел в двух метрах позади. Пытался ухватиться за Дашу, развернуть ее к себе.
– Прости, я не специально!
Неосознанно злился на ее бабушку. Даше нужно было во что бы то ни стало показать ей диплом о высшем образовании, и я дал деньги на эту бесполезную обоссанную бумагу. Никогда до этого я не давал взяток.
– Институт хорош, только когда его бросаешь! – говорил я Даше.
Она была вроде бы согласна, но тем не менее взяла у меня деньги и купила диплом. А потом мне начало казаться, что это тонкая манипуляция – заставлять меня предавать себя ради бабы, предавать идеи. Она оплатила диплом у препода, который потом и выставил оценку. Наверное, это для меня и было семейным лицемерием. Мой дед тоже не раз ворчал по поводу того, что у меня нет высшего образования, но мне и в голову не приходило брать на душу такие крупные грехи, чтобы приласкать его яйца.
Но опять-таки ради жены – пожалуйста, предал страну и продал душу.
Вечер был не очень, ругались, на море с сидром в итоге я просидел один. Перед сном, конечно, помирились. Возвращались в Петербург на поезде через Москву. Несколько месяцев мы уже снимали комнату в коммуналке у Валеры Айрапетяна, вне тура я работал фотографом в клубе «Мод», Даша была в перманентном поиске себя, пыталась понять, пригоден ли Петербург для жизни.
День мы собирались провести на пересадке в Москве у Кости, а потом возвращаться к мелким делам и решать, по карману ли мне действительно переезд из СПб в Одессу. Еще был вариант провести зиму в Волгограде, где я бы написал роман и альбом, а к весне вернуться в столицы с новыми силами.
Я лежал на верхней полке в плацкарте с книгой.
Показали паспорта, пересекли границу. У Даши появился вайфай. Увидел через проход, что она обнаружила что-то страшное в своем айфоне. Она протянула руку через проход, подергала пальцами, чтобы я срочно взял ее. Я взялся за кисть, отложил книгу – это была «Американская пустыня», про воскресшего современного человека. Идея у книги была интересная, хорошее начало, но с середины все покатилось в кювет.
Даша смотрела мне в глаза несколько секунд.
– Что случилось?
Она протянула айфон. Я прочитал пост в фейсбуке у писателя и филолога Андрея Аствацатурова, моего старого товарища. Мне пришлось перечитать пост несколько раз, чтобы разобраться, что к чему.
– Блять. Неужели я и о своей смерти узнаю от Аствацо?
Марат умер.
Я вышел в тамбур. С собой у меня было несколько маленьких бутылочек бальзама «Хербал парк», и я принялся пить их одну за другой. Ко мне вышла Даша. Сладкий и крепкий напиток переходил от меня к ней и обратно, пока мы стояли тут, покачиваясь вместе с поездом. Вот позавчера я еще переписывался с Маратом, обсуждал рассказ Лео о том, что все умные жрут говно. Марат ругал концовку, я защищал. А потом Марату надо было ложиться на операцию – удалить опухоль с почки. Последнее фото в соцсетях – открытое окно и вид на голубое небо, на нем – пух облаков. Как будто он знал, что у него вырастут гребаные крылья. И эта книга – «Американская пустыня» – Марат заставил меня читать ее. В последнюю нашу встречу он так настойчиво говорил о ней, как ни об одной другой. Он знал, что умрет? Или это мой мозг сейчас подтасовывает факты?
Дни, связанные с похоронами и хлопотами, я смутно помню. Договорился с «Модом», в котором тогда подрабатывал фотографом, чтобы устроить поминки в клубе на террасе. Помню очень пронзительную речь Валеры Айрапетяна. Наверное, дело в большой армянской семье, не знаю, в его любви к друзьям. Я тогда подумал, хорошо бы умереть раньше него, чтобы он со всей этой любовью сказал обо мне. Как он умеет подмечать достоинства другого человека, суммировать их, правильно выкладывать, мне никогда такое не удавалось, слишком зациклен на себе. Помню, что я прочитал в микрофон один рассказ Марата и его восьмидесятилетний отец пустил слезу. Потом мы общались с ним и двумя сыновьями Марата. Один из них оказался даже слушателем ночных грузчиков.
Да, и эта странность. На могильном камне были написаны годы жизни: 1966–2016.
Я был удивлен. Девушка Марата Оксана сказала, в чем дело. Он так и не смог мне рассказать. Очень переживал из-за этого. Когда мы познакомились, он скинул себе семь лет. Стеснялся моей молодости – а потом привык к мифу о собственном новом возрасте.
Читать дальше