Наталья Нестерова: Гости съезжались на дачу

Они с Катей не разговаривали, потому что, хотя были пристегнуты и держались двумя руками за ручки над дверями, мотало их немилосердно, на бесконечных подскоках можно было откусить язык. Только Ване нравилась езда, он посвистывал и напевал, комментировал удачное преодоление препятствий кратким: «Опа!» Дважды они застряли, колеса вращались, но машина не двигалась. Первый раз Таня с ужасом подумала, что придется выходить, по колено в грязной воде толкать машину. Что они с Катей – пенсионерки – натолкают? Катя уже стала расстегивать ремень.

– Нормалек, мама! – обернулся к ним Ваня. – Ситуация штатная. Расслабьтесь и получайте удовольствие.

– Ага, – ответила Катя, – у меня удовольствия уже полные штаны.

Из пакета на полу, перед соседнем сиденьем, Ваня достал высокие сапоги, переобулся и вышел.

Впереди у Хоббика имелся барабан с тросом, заканчивающийся крючком. Ваня выбрал дерево и зацепил за него крючок. Вернулся в машину, нажал какую-то кнопку, заработал мотор, трос стал наматываться на барабан, машину потянуло вперед, и через несколько секунд она стояла на твердом.

Даже когда выезжали на грунтовые или асфальтированные дороги и можно было размять болевшие от напряжения руки, Таня не думала про мужа, про случившееся с ним (и утаенное). Она только уговаривала себя мысленно: «Это кончится! Это обязательно кончится! Когда же это кончится, мамочка?»

Павел Александрович подавил желание немедленно запрыгнуть в машину и мчаться на дачу. Он раскрыл на компьютере интерактивную карту. Проспект Мира, Ярославское шоссе до Королева – всё окрашено в малиновый цвет, многокилометровая и многочасовая пробка. Павел Александрович не привык сдаваться. Открыл расписание электричек: через полчаса отправлялась скоростная, но она не останавливалась на нужной станции. Так! А если доехать до следующей станции, а потом пересесть на встречную, которая останавливается на станции в их ближайшем городке, где точно можно взять такси? Есть такая встречная электричка, у него будет семь минут для пересадки. Придется бежать по мосту над железнодорожными путями или вовсе козлом скакать по этим путям. Если не успеет, следующая электричка через полтора часа. Должен успеть! До вокзала – на метро, на автомобиле можно попасть в засаду. Сотрудники говорили, если идти дворами, до станции метро минут десять. Он давно не ездил на метро, а когда последний раз на электричке, и вовсе не вспомнить.

– Света! – выскочил Павел Александрович в приемную. – Проводи меня!

И, к изумлению побежавшей за ним секретарши, рванул в туалет. В минуты волнения у Павла Александровича случались неудержимые позывы. Правда, только в молодости, на экзаменах в институте. А вот, поди ж ты, и сейчас приспичило.

На улице Света в туфлях на высоких каблуках и в юбке-карандаш едва успевала за Павлом Александровичем, который, срезая углы, мчался по газонам, перепрыгивал через оградки. Попутно выяснял у Светы, как оплачивают проезд в метро и на электричках. Выскочили на проспект.

– Вот! – задыхалась Света.

– Что «вот»? Где метро?

– В земле. Видите букву «М»?

– Логично, – бросился вниз по ступенькам Павел Александрович.

Не поблагодарил и не попрощался, что было совершенно не похоже на Светиного начальника.

…Последнюю часть пути Харя, Ангел и Галя развлекали дам. Алла Дмитриевна попросила раскрыть историю их прозвищ, и они живо откликнулись. Далее пошли рассказы об их проделках. Женщины хохотали. Дуня несколько раз останавливалась, чтобы отсмеяться. Не могла гарантировать, что не съедет в кювет. Отшлифованные временем, истории приобрели детали, усиливающие комичность, и даже когда-то страшное: Харя чуть не погиб, провалившись под лед, – теперь обрело черты комедии положений.

«В молодости чудят, – думал Галя, – а в старости рассказывают о своих чудачествах. Это не стыдно, нормально. Стыдно, когда рассказать не о чем».

Он удивился бы, подслушав близкую мысль Хари: «Все, что мы сейчас несем, называется краткий пересказ предыдущего содержания».

Его, Хари, полное содержание – это три десятка статей, две книги, за которые не стыдно, почет и слава, которые измеряются цитированием, в очень-очень узком кругу. И женщины. Много. Все прекрасные, потому что он помнил только их общее прекрасное, пусть и не всегда вспоминал имя той, с кем нечаянно столкнулся, с кем расстался десяток лет назад. И какой-то прорастающий червь сомнения, змеёныш: «Тебе на роду написано баб тешить. Потому-то дано ими восхищаться». Как моему отцу? Он, правильный такой, заполз в нишку моногамии. С первого раза не получилось, а со второго – как бильярдный шар в лузу. Чтоб он сдох! Не позвонили, значит, еще не сдох. Дуня телефон не дала. Или хотела дать, но сомневалась, перебили? Хватит нюни распускать!