Фиона Валпи - Девушка в красном платке [litres]

Гюстав выпустил ее руку и кивнул. Но Элиан никогда прежде не видела на лице отца такого страдания.

С началом сумерек в мельничный дом прокралась молодая пара. Элиан видела их на рынке: молодой человек, зарабатывавший на жизнь ремонтом часов, пока война не положила конец такой роскоши, и его жизнерадостная красавица-жена. Лизетт тепло поздоровалась с ними.

– Даниэль. Амели. Как твоя утренняя тошнота?

– Гораздо лучше, спасибо вашим отварам, – ответила девушка. Присмотревшись, Элиан заметила, что живот у нее чуть-чуть округлился; хотя, как и большинство теперь, она была такой худой, что ее ребра и тазовые кости заметно торчали.

В дверь тихонько постучали, и Элиан пошла открывать. Не говоря ни слова, она обхватила Франсин и втянула ее на кухню, тихо закрывая за ними дверь. Она крепко обнимала подругу, пока та плакала.

– Courage [33] Courage ( фр .) – Удачи. Дословно «храбрость», «мужество». , – прошептала Элиан. – Вам придется помогать друг другу, чтобы выстоять… И помочь маме.

Франсин кивнула, вытирая глаза и стараясь взять себя в руки. Потом повернулась к Лизетт, обувавшейся у порога:

– Мадам Мартен, не знаю, как нам вас благодарить.

Лизетт ободряюще улыбнулась.

– Не волнуйся. Вы будете в безопасности. Путь к свободе не будет легким ни для кого из вас, но я уверена, что у вас получится, – сказала она, забирая свою корзинку с эфирными маслами и кожаную сумку с акушерскими принадлежностями.

– Грузовик готов, мам, – тихо сказал Ив, просовывая голову на кухню. – Брезент мы закрепили.

Элиан не могла смотреть, как отец обнимает мать перед тем, как ей забираться в кабину. От выражения на его лице у нее болезненно сжалось сердце – на нем была мучительная смесь боли и страха. Лизетт просто улыбнулась ему, выезжая со двора, и, высунув руку через окошко, потрепала его по плечу. Она казалась спокойной и расторопной как обычно. «Я скоро вернусь», – пообещала она.

Остальные подождали несколько минут на кухне, чтобы ей хватило времени выпросить разрешение пересечь мост. Перед переправой немцы тщательно проверят ее документы и, скорее всего, даже обыщут грузовик. Все будет в порядке: просто местная акушерка с неотложным визитом к одной из своих пациенток на другом берегу реки.

Когда пришло время, Франсин крепко обняла Элиан.

– Я никогда не забуду, что ты и твоя семья сделали для меня. Для всех нас, – сказала она, задыхаясь от рыданий.

– Идите, – поторопила Элиан. – Мама будет ждать вас на тропинке за полем с минуты на минуту. Удачи. И Франсин – я знаю, что мы еще увидимся.

Франсин, Даниэль и Амели взяли свои ботинки и босиком вышли на плотину. Гюстав шел впереди, поддерживая Амели, когда она взбиралась на противоположный берег. Там все спешно обулись.

– Оставайтесь за деревьями на краю поля, – прошептал Гюстав. Было видно, как вдалеке по дороге движется пара тусклых фар. На секунду они погасли, а потом загорелись снова. – Это она. Идите же, скорее!

Три фигуры крадучись пошли вдоль полосы акаций, растущих на краю поля, а затем стали осторожно пробираться вдоль живой изгороди, пригибаясь, чтобы их головы не были видны над подстриженными кустами боярышника. Грузовик остановился у ворот и погасил фары, так что единственный свет исходил от звезд в ночном небе. Лизетт вышла из машины, ослабила тент и опустила задний борт кузова. Даниэль запрыгнул внутрь, а потом помог взобраться Франсин с Амели. Быстро и тихо Лизетт снова натянула брезент. Ничего не говоря, она забралась обратно в кабину и тронулась, снова зажигая фары, чтобы пробраться по хорошо ей знакомым проселочным дорогам и объездным путям.

Гюстав вернулся на мельницу, Элиан с Ивом ждали его в дверях темной кухни. Он кивнул им:

– Ну, теперь будем ждать. И молиться.

Представить не могу, сколько смелости потребовалось Франсин и другим, чтобы бежать. Наверное, они дошли до собственного перепутья, точно так, как описала это Лизетт. Только для них это была еще и точка, после которой нет пути назад: бежать или быть сосланным в лагеря смерти. Возможная жизнь или несомненная смерть. По сути, выбора и не осталось.

Я знаю, как жизнь в страхе делает тебя пассивным. Она высасывает силы и вытягивает энергию, пока ты не превращаешься в муху, застрявшую в паутине. Чем больше сначала пытаешься вырваться, тем туже затягиваются оплетающие тебя шелковые нити, пока наконец побег не становится невозможным.