Олег Хлебников - Заметки на биополях [Книга о замечательных людях и выпавшем пространстве] [сборник litres]

Вообще тема ГУЛАГа оказалась неисчерпаемой. Назову наиболее яркие публикации тех лет: стихи и рассказы Варлама Шаламова, стихи и проза Юрия Домбровского, потрясающий рассказ Георгия Жженова, отрывки из романов Андрея Синявского и Льва Копелева… Настоящим открытием оказались присланные в «Огонёк» тетради Евфросинии Керсновской с ее летописью ГУЛАГа в рисунках и текстах к ним.

Границы гласности расширялись не по дням, а по часам. Вот мы печатаем в нескольких номерах главы из романа Анатолия Рыбакова «Дети Арбата», про который в свое время мне рассказывал Булат Окуджава, не сомневавшийся тогда, что при советской власти это произведение издано не будет, а советская власть в ту пору казалась незыблемой… Вот публикуем стихи Семена Липкина и Инны Лиснянской, вышедших из Союза писателей в знак протеста против исключения из него самых молодых «метропольцев» Евгения Попова и Виктора Ерофеева. И самих Попова и Ерофеева печатаем наряду с другими представителями последнего советского андеграунда вплоть до Тимура Кибирова и Дмитрия Александровича Пригова.

И все же запретные имена и темы еще существовали. Если блестящая антисталинская статья Юрия Карякина «Ждановская жидкость» прошла в журнале на ура, то когда я принес Коротичу что-то сильно не ласковое о Ленине (автора за давностью лет не помню), он буквально взмолился: «Ну давайте дедушку-то не будем трогать!» Пришлось подчиниться. Хотя такими послушными мы были далеко не всегда.

В моем отделе работал сотрудник, который блестяще умел подделывать подписи. И признаюсь в грехе (а то и должностном преступлении, за давностью лет уже не наказуемом), я несколько раз прибегал к его услугам. Когда Виталий Алексеевич выражал сомнение в своевременности какого-либо горячего материала, а мы в отделе были уверены в необходимости его срочной публикации, я звал нашего умельца, тот расписывался за Коротича, и – оставалось только дождаться очередной командировки главного редактора в США или Европу. Командировки эти были частыми, а первый зам Лев Гущин тексты, подписанные Коротичем, ставил в номер, не читая. «Подметный» материал редакционная летучка, как правило, называла в числе лучших в номере. Потом Виталий Алексеевич возвращался из дальних странствий и ничего плохого нам не говорил. Думаю, прежде всего потому, что не получал никаких нагоняев сверху – от Александра Николаевича Яковлева или еще от кого-то из аппарата Горбачева.

Так повторялось несколько раз. Но однажды «не прокатило». Причем на ровном месте. Без ведома Коротича мы опубликовали Василия Розанова. Что-то из «Опавших листьев». То есть ничего крамольного или задевающего интересы, допустим, партийной элиты здесь по определению быть не могло. Однако вернувшийся в редакцию из какого-то высокого кабинета Виталий Алексеевич вызвал меня на ковер. «Что вы такое нам подсунули, – едва сдерживался он. – Оказывается, этот ваш Розанов антисемит!» От неожиданности я рассмеялся и сказал что-то в том смысле, что Розанов такой же антисемит, как и русофоб. Но, кажется, главным моим аргументом защиты оказался все-таки смех. Виталий Алексеевич на меня внимательно посмотрел, и – никаких репрессий не последовало. Демократ.

Кстати, Розанова мы напечатали в рубрике «Запасники русской прозы ХХ века», которую пригласили вести известного литературоведа и критика Бенедикта Сарнова. Сколько всего замечательного увидело в ней свет! Неизвестные рассказы Максима Горького (!), Евгения Замятина, Гайто Газданова, Владимира Набокова, Пантелеймона Романова… Всего не перечислить. Но вот что интересно: эту рубрику мы придумали «под Солженицына».

В 1989 году «Новый мир» объявил о своем намерении опубликовать «Архипелаг ГУЛАГ». Он анонсировался из номера в номер, но все никак не выходил. Дело в том, что тогдашний идеолог партии Вадим Медведев, занявший пропитанное зловредными эманациями кресло Суслова, неосторожно и весьма категорично высказался в том смысле, что Солженицын в СССР будет опубликован только через его, Медведева, труп (в результате так и вышло, только труп оказался политическим).

Но ведь Солженицын в СССР печатался и его некогда публиковавшийся, а после высылки писателя изъятый из оборота «Матренин двор», например, очень подходил для наших «Запасников русской прозы ХХ века». Советскую цензуру этот рассказ уже проходил – как же его можно запретить во времена демократизации? Словом, я позвонил в Вермонт спросить разрешения самого Солженицына на публикацию. Александр Исаевич к трубке не подошел. Тогда я рассказал суть просьбы Наталье Дмитриевне (так я думаю – голос был женский) и оставил все свои координаты, с тем чтобы он сам или кто-то из его доверенных лиц дал знать, если есть возражения против публикации. Когда прошло какое-то приличное время и возражений не последовало, я понес «Матренин двор» на подпись Коротичу.