Александр Оберемок - Сухая ветка

Я вспомнил, что читал из Камю, и с удовольствием согласился:

— Пожалуй, съем «Постороннего».

Администратор щёлкнул пальцами, и официант умчался за блюдом.

— Скажите, Артюр Рембо…

— Малларме, Верлен, Рембо — это абсент.

— А «Война и мир» — наверняка какой-нибудь окорок?

— Целый поросёнок, и даже с яблоком во рту! Разрешите, я продолжу?

— Пожалуйста. — Я принялся за «Постороннего».

— Написав очень удачную вещь либо прочитав достойный восхищения роман, вы испытываете чувство удовлетворения, которое очень напоминает приятное чувство сытости от съеденного вами прекрасно приготовленного блюда. Разные блюда — разные книги, разное удовлетворение — разная сытость. Вы же не приходите в восторг от глупых и никчёмных стихов? Также вам не нравится и то, что иногда вы набиваете желудок чем попало. Я имею в виду всевозможные новомодные фастфуды. Даже не знаю, из каких книг можно их получить. Быть может, из женских любовных романов? Кстати, в нашем ресторане посетители с такими книгами не обслуживаются.

Насытившись, я почувствовал себя непринуждённо, словно обедал здесь каждый день. Посетителей становилось всё больше.

— Видите вон ту группу студентов? Постоянно приходят со своей литературой. Очень любят японскую кухню: Кобо Абэ, Акутагава, Мисима… А вот, справа от вас, толстый и рыхлый?

Я узнал известного писателя.

— Читает… простите, ест только русское. Патриот. Видите, сейчас доедает «Обломова», а затем ему подадут «Леди Макбет Мценского уезда». Его меню неизменно уже несколько лет — консерватор до мозга костей.

Администратор с улыбкой добавил:

— Иногда у нас играют свадьбы. Представляете, нам приходится загружать в машину всю «Человеческую комедию!»

Неожиданно администратор произнёс:

— Вы взяли с собой свою книгу?

У меня по спине пробежал неприятный холодок.

— Да, конечно, мне посоветовал Большой Ти.

— Не пугайтесь! У половины из пишущей братии нашего города книги невозможно есть, и лишь иногда попадаются блюда, достойные самых лучших ресторанов Европы.

Администратор почему-то смотрел на меня в упор.

— Я всё-таки посоветовал бы вам съесть свою книгу. Критики критиками, а вы уж точно теперь будете знать, на что способны.

Я достал книгу и отдал её подошедшему официанту. Повисло напряжённое молчание, мне даже показалось, что все посетители наблюдают за мной. Я чувствовал себя не в своей тарелке и готовился принять самое худшее.

В дальнем углу ресторана стояла другая машина, немного больше той, что находилась в баре. Официант вставил в неё книгу и достал блюдо. От волнения мне казалось, что он идёт, как в замедленной съёмке. Подойдя ко мне, он поставил тарелку на стол. Я с трудом опустил глаза.

В тарелке лежали два солёных огурца.

— Что ж, могло быть и хуже, — сказал администратор и тут же ушёл, оставив меня один на один с моим уязвлённым самолюбием.

Я проглотил слюну. Посетители сочувственно заработали вилками, ножами и палочками. Медленно, не отрывая взгляд от тарелки с огурцами, я встал, достал из кошелька деньги и положил их на край стола. Обернувшись, я стал медленно передвигаться к выходу. В голове крутилась фраза из Бальзака: «Все мы умираем непонятыми. Так утверждают женщины и писатели».

Я заметил, что бармен делает мне какие-то знаки, и остановился. Он подбежал ко мне, похлопал по плечу и, сказав: «Не расстраивайся, парень», сунул мне в руки бутылку «Цветов зла» Шарля Бодлера. Я спросил его:

— Слушай, а почему писатель Б. никогда не заходит в ресторан?

Бармен почесал затылок и ответил:

— В день открытия нашего ресторана он съел прославившую его книгу.

Штольцу нравилась его работа. Он был служащим банка и изо дня в день перекладывал новенькие, хрустящие и потёртые, похожие на ветошь, купюры из одной стопки в другую. Некоторые скажут, что в подсчёте чужих денег есть что-то мазохистское, и будут абсолютно правы. Штольцу же было наплевать на мнение этих некоторых. Бумажные прямоугольники занимали своё, особое положение в его мироощущении, и Штольц сам себе казался едва ли не самой важной фигурой в банковском деле. После работы же он преображался в скромного и незаметного человека, со своими достоинствами и недостатками, слабостями и привычками. И как у каждого скромного и незаметного человека, у Штольца была мечта.

Какая может быть мечта у простого банковского служащего? Самая обыкновенная — мечта о собственном жилище. Вот уже несколько лет, с тех самых пор, как он приехал из глухой деревни в большой город, у Штольца не было постоянного угла. Сначала он жил у одной далёкой родственницы, вечно брюзжащей старухи с бульдожьим слюноотделением, затем снимал комнату на окраине. Но мечта о собственной квартире не давала нашему герою покоя даже ночью, подобно страстной любовнице. С мыслью о приобретении хотя бы маленького жилья Штольц и вставал, и ложился. Иногда во сне эта квартира увеличивалась до огромных размеров, вмещала в себя множество комнат, становилась загородным особняком с голубым бассейном. Каждый раз после этого Штольц с особенным благоговением смотрел на крупные купюры, словно это были древние таинственные манускрипты из египетской Долины Царей.