Александр Оберемок - Сухая ветка

— Ну и где же ты пропадал на этот раз, а? — недовольно спросила Клара, едва Марк прошёл на кухню, где жена суетилась у плиты.

Марк начал обычные оправдания, но Клара, обернувшись к нему, сделала резкий жест рукой:

— Хватит с меня этих сказок! Если тебе по вкусу порченые девки — скатертью дорога! Тебя здесь никто не держит! — Клара говорила очень громко, едва не переходя на крик.

— Но, милая… — тихо сказал Марк, садясь за стол.

— Ты их тоже называешь милыми?

— Да нет у меня никого! — Марк ответил немного громче обычного.

— Ага, так мы ещё умеем голос повышать?! — Клара распалялась всё больше и больше. — Полный неудачник — а всё туда же! Ты же ничего не можешь! Наверное, у тебя и с ними ни черта не получается?

Сначала Марк побледнел, потом у него сработал чисто мужской рефлекс — обвинения в импотенции обидят кого угодно. Что было сил он ударил рукой по столу, а другой смёл на пол тарелки.

— Хватит! Надоело! Ты можешь помолчать хотя бы минуту?

Клара остолбенела. Бунт на корабле оказался в новинку. Она привыкла к тихому и покладистому мужу и теперь, растерявшись, не знала, как на всё это реагировать.

Марк же, ожидавший ответной ругани, рукоприкладства, может быть, даже полного молчания, никак не мог предвидеть такого поворота. Клара просто-напросто заплакала. Даже нет, она заревела, как десятилетняя девочка, размазывая слёзы по лицу обеими руками. Марку было ужасно стыдно. Он не знал, что делать, он впервые в жизни видел свою жену плачущей. Марк снимал и надевал очки, пытаясь подобрать нужные слова, но все они разбились вместе с тарелками. Он так и не успел ничего сказать — Клара, стыдясь проявленной слабости, выбежала из кухни. Марк медленно собрал осколки в мусорное ведро. Мысли разбегались — их собрать не удавалось.

Кончилось тем, что Марк, вернувшись домой на следующий день, обнаружил, что Клара превратилась в записку на столе: «Я уехала к дочери на два дня. К моему приезду чтобы духу твоего в доме не было! Живи со своими девками, подлец! Котлеты в холодильнике. Не забудь накормить кота. Негодяй!» Слово «негодяй» не вместилось в строку, и Кларе пришлось написать его несколько ниже, отчего получилось очень похоже на подпись.

Марк ходил по дому, повторяя: «Что же это… Как же так…» Он не понимал, как могла уйти Клара, если он ей ничего не объяснил. Поступок жены казался ему слишком поспешным, к тому же он не совершал ничего, за что его можно было наказать подобным образом. Не за тарелки же!

Полночи Марк просидел у окна, нервно теребя записку Клары и тщетно надеясь на то, что она вернётся. Утром, не выспавшийся, с отёкшим лицом, он сжимал трубку телефона и не решался набрать номер дочери. Марк не хотел, чтобы она, а не Клара ответила на звонок — боялся быть не понятым, да и вообще, никому постороннему (в данном случае дочь можно было назвать таковой) ничего объяснять не хотелось. Необходимо решить простую задачу — поговорить с Кларой, но именно эта простота пугала своей невероятной сложностью. Что говорить, как обо всём рассказывать, с чего начинать?

Марк закрыл глаза и попытался сосредоточиться на чём-нибудь хорошем — и тут же перенёсся в уже ставшее любимым кресло, увидел смеющуюся Кристину и грустно улыбающуюся Каролину. Они были здесь, совсем рядом, и солнце, заглянувшее в распахнутое настежь окно, приятно согревало лицо и руки. Как хорошо быть счастливым! Для этого надо так мало… Почему же в жизни всё происходит так, а не иначе? Ведь можно быть счастливыми вместе… Всем вместе…

Марк набрал номер. К телефону подошла Клара.

— Клара? Это я…

— Я знала, что ты позвонишь. Послушай, Марк, я не хочу с тобой говорить, и вообще…

— Дорогая, выслушай меня, пожалуйста, не клади трубку… — Марк говорил очень быстро. — Я должен тебе всё рассказать. Поверь, ничего предосудительного я не сделал. Не могу говорить по телефону, мне нужно видеть тебя… Я расскажу всё, с самого начала, с той самой встречи с Ковачем, помнишь? Ты всё поймёшь, и всё будет, как раньше…

Некоторое время Клара молчала, затем произнесла:

— Хорошо. Я подумаю.

Разговор состоялся на следующий день. Клара сидела в кресле, а Марк, взявший у жены обещание не произносить ни слова, пока он не закончит, нервно ходил по комнате и говорил, говорил… Он рассказал ей всё: об идее Ковача, о смешном толстяке Кирилле, о пяти ступенях к успеху, о возможном всеобщем счастье… Ему казалось, что Клара обязательно всё поймёт, она не может не понять, ведь всё так просто, и счастье — вот оно, рядом… Чем ближе к концу подходил рассказ, тем увлечённее Марк говорил, и тем мрачнее становилась его жена. Когда речь зашла о Каролине, на глаза Клары навернулись слёзы, а когда Марк высказывал идею о всеобщем счастье, Клара уставилась в одну точку. Могло показаться, что она ничего и не слышала вовсе, тем не менее она всё прекрасно воспринимала, а её поза и взгляд выражали одно — она уже всё твёрдо решила. Когда Марк замолчал, Клара встала, обозвала его сумасшедшим и потребовала, чтобы Марк навсегда избавил её от своего присутствия. Это был крах, катастрофа, полное и окончательное разрушение семьи.