Этот город, Вену, он ненавидел за все, что там сотворили с ним и многими другими людьми. Он вспомнил своего отца, Сюзанну и глубокое бомбоубежище у Нойер-Маркт вблизи Планкенгассе. Там они были схвачены в марте 1945 года, сразу после того, как он дезертировал из вермахта. Он вспомнил стихотворение, которое тогда читала Сюзанна — стихотворение, автора которого она не знала:
Не знаю, кто я.
Не знаю, откуда иду.
Не знаю, куда иду.
Удивительно, отчего я так весел.
«Отчего я так весел. Уже с давних пор я не могу понять, почему хотя бы кто-то может быть весел в этом мире повседневного ужаса. Итак, конец, ко всем чертям, и будь все трижды проклято, только никакой жалости к себе! Все же немногие пожили так хорошо, как ты, совсем немногие».
Он снял пистолет с предохранителя, передернул затвор, досылая патрон в патронник, и вставил ствол пистолета в рот. И тут он очень явственно услышал голос Натали, и этот голос сказал: «Если ты меня когда-нибудь любил, ты не сделаешь этого. Это было бы слишком большой подлостью по отношению к тому мальчику в Вене».
Оцепенев на мгновение, Фабер вынул ствол пистолета изо рта и снова дрожащими пальцами поставил пистолет на предохранитель. Все вращалось вокруг него — море, земля, огни города, небо и звезды. Он оперся о выступ скалы, и его вырвало.
— Я знаю, — кричал Гитлер с балкона Венского Хофбурга, [5] Хофбург — бывший императорский дворец в Вене. — Прим. пер.
— старая восточная марка германского рейха справится с новыми задачами точно так же, как она справлялась со старыми!
На огромной, переполненной людской массой Хельденплац, разразилось безумное ликование.
— Зиг хайль! Зиг хайль! Зиг хайль!
— Фюрер, благодарим тебя! Фюрер, благодарим тебя! Фюрер, благодарим тебя!
За день до этого Фабер проводил отца на Южный вокзал. Отцу удалось последним поездом бежать в Италию, оттуда в Испанию и Португалию и наконец через Голландию в Англию.
И вот теперь, 15 марта 1938 года, четырнадцатилетний Фабер в шортах и белой рубашке стоял рядом с матерью на краю Хельденплац и испытывал жуткий страх. Толпа неистовствовала, все время прерывая Гитлера восторженными криками, а в это время мама Фабера стояла, согнувшись и сотрясаясь от рыданий. Он всячески пытался помешать ее участию в этой манифестации. Но она почти утратила разум от боли и печали, и убедить ее было невозможно. Она должна была увидеть его, этого преступника, который отнял у нее мужа, должна, должна, должна. И Фабер, худенький, бледный, с прыщавым лицом, напрасно пытался вытащить ее отсюда.
— Мама, мама, пожалуйста, пойдем!
Она вырывалась и снова устремляла свой взгляд на человека, стоявшего там, наверху, на балконе. Слезы струились по ее лицу, и Фабер дрожал от страха, ожидая, что вот-вот какой-нибудь мужчина или женщина спросит: «Почему вы плачете в такой прекрасный день?»
Возвращаясь в Вену, Фабер всегда вспоминал этот день, эту сцену на Хельденплац. Он никогда не мог этого забыть. Полчаса назад он приземлился в Швечате. Машина отеля «Империал» доставила его в город. После своего возвращения в отель «Палас» Фабер позвонил своему другу Вальтеру Марксу и сообщил, где его теперь искать, затем заказал номер в «Империале» и попросил, чтобы его встретили в аэропорту. Портье Клод выбрал оптимальный вариант маршрута до Вены и зарезервировал место: сначала маленьким самолетом — вылет из Биарриц-Парме в 11.50, прибытие в Женеву в 13.40, затем также самолетом до Вены. Полет над весенней землей под темно-синим небом плюс отличная еда доставляли наслаждение всем пассажирам самолета, всем — кроме Фабера. Чем ближе была Вена, тем более подавленным он себя чувствовал. После посадки стюардесса через микрофон пожелала пассажирам на трех языках «особо прекрасного времяпровождения в этом особо прекрасном городе». Пока самолет выруливал, из бортовых динамиков звучал вальс «Венская кровь». «Очень уместно», — подумал Фабер…
Он снял с багажного конвейера два больших самсонитовых чемодана и, задыхаясь, уже из последних сил погрузил их на тележку вместе с кейсом, дорожной сумкой и пишущей машинкой. Старый человек, изношенный и слабый, думал он, тащит за собой пишущую машинку, хотя уже несколько лет не может написать ни одной стоящей фразы. В зале прилета он нашел водителя из отеля «Империал». Последние двадцать лет Клеменс Кербер всегда доставлял его из аэропорта в отель или обратно. Они пожали друг другу руки, Кербер принял тяжело нагруженную тележку и пошел вперед к «кадиллаку».
Читать дальше