Таисия Пьянкова - Я – дочь врага народа

Лиза тоже не из дурнушек, но без кудрей, туфель и аромата.

Фифа игнорирует всех, кроме руководителя. Она явно представить себе не может, что есть люди, которые ей не завидуют, не восхищаются ею, не лебезят перед её величеством…

В это число входит и Губошлёп – рассыпается перед нею мелким бесом…

Спрашивает, предупредив:

– У нас в литературном объединении все на «ты». Так вот, хотелось бы, поньмаешь, услышать: кто ты, кем трудишься, когда начала заниматься поэзией?

И получает личный ответ:

– Зовут меня, как Уланову – Галина! Галина Беза! – произносит она горделиво необычность своей фамилии. – Отец – генерал! Мама, естественно, – генеральша!

– А ты сама-то кто? – звучит внезапно «из толпы» резкий вопрос.

– Сама? – переспрашивает она только Губошлёпа и докладывает ему: – Сама я, естественно, – дочь генерала! Когда писать начала? Не так чтобы давно. Слушала как-то по радио – читали стишки. Мне и подумалось – а разве я так не смогу? Попробовала. Получается… Вот сколько уже сочинила! – накрывает она холёной ладонью предъявленную Губошлёпу бумажную стопу.

При этом «в толпе» возникает интерес – почитай! И фифа читает с первого же листа:

– Сонет!

– Ни хрена! – восклицает чьё-то мнение.

– Обалдеть! – подхватывает другое…

Тут Галина оборачивается…

Она – не дура, поскольку в прекрасных её глазах сквозит настороженность. Однако её внутреннему существу непривычно понимать формы отрицания. Взгляд меняется: из-под приподнятых бровей скользит по каждому высокий взор… Доходит очередь и до Лизы – дескать, ты, что ли, сказала? Лиза вдруг тянет себя за уши и высовывает язык…

– Ну! Ты! – вспыхивает красавица.

Однако Губошлёп успевает произнести:

– Не обращай на неё внимания. Это у неё обычное… – поясняет он, затем начинает убеждать красавицу, что стихи у неё, поньмаешь, нормальные. Но тенденция у нынешней поэзии – трудовая направленность, вызванная стремлением советского человека к коммунизму!..

– Для этого существует проза, – не соглашается Беза. – Она от выдумки. А поэзия – наитие! Это проявление Божественной воли!

– Поньмаешь ли, – продолжает убеждать её Губошлёп. – В наше безбожное, так сказать, время трудно опубликовать стихи подобной тематики.

– Так ты ж пока ещё и не пробовал!..

Красавица раздражена, потому кроет руководителя на «ты»!

– Хорошо! – не смеет он не уступить её натиску. – Я постараюсь предложить твои стихи редактору «Сибирских огней».

– Хорошо! – смягчается она и убеждённо спрашивает: – А когда можно будет получить гонорар?

– Тудыт твою мать! – не сдерживается Лиза. – Да у твоего отца денег – куры не клюют!

– Не клюют! – соглашается фифа. – Но мне пора иметь собственные! А то на туфли – проси, на духи… французские – проси…

– На маникюр, на кудри… – подсказывает кто-то из ребят.

Галина снимает шляпку, трясёт превосходной гривою волос и сообщает:

– Кудри у меня свои!

– Ну ладно! – решает она, поворачиваясь к Губошлёпу. – Завтра ты относишь мои стихи в журнал – пусть почитают, а через недельку я сама с ними поговорю…

В дверь студии заглядывает плечистый парняга: причёска – коком, на галстуке – мартышка… Спрашивает с нетерпением:

– Долго ты ещё тут?!

Галина поднимается, произносит: «Иду» – и сообщает всем:

– Машина ждёт – извините…

В комнате остаётся неловкость и французский аромат.

Нарушая молчание, Лиза со вздохом тянет:

– Да-а! Ни хре-на-а себе…

И медленно проговаривает:

Кто-то из ребят восклицает:

– О! Вспомнил! Этот парень – наркоман!

Перед окончанием занятия Губошлёп обращается к Лизе:

– Задержись на пару минут.

В опустевшей комнате он спрашивает её:

– Тебе, вижу, духи понравились?

– Ещё бы!

– Хочешь такие?

– А на что я жрать буду?..

– Так вот, – предлагает он. – Я беру тебя к себе на подработку. Техничкой. По совместительству. Там де́ла-то, вечерком – на пару часов… И покупай себе… чего надо. Согласна?