Йозеф Кот: Кегельбан

О повести «День рождения» необходимо было сказать подробнее, поскольку она в некотором смысле вводит нас и в проблематику «Кегельбана». Йозеф Кот продолжает этическое исследование современника, сосредоточив теперь внимание на принципиально ином варианте развития личности. Главный герой новой повести, работник промышленной инспекции, в отличие от доцента Главены, не поддается искусу заемного комфорта: приспособленчество претит натуре Яна Морьяка, он предпочитает мнимому благополучию честное служение долгу.

Писатель и на этот раз остается верен излюбленному приему рациональной метафорики: павильон для игры в кегли, давший название книге, — это не что иное, как символ вполне определенной житейской практики, где все происходит по заранее согласованным правилам игры. Одни бросают в этой игре шары, другие падают, словно кегли, и немедленно — по уговору — заменяются новыми. Здесь кипят свои страсти, идет непрерывная борьба за право заполучить в руки свой шар, обыграть, «объегорить» партнера. Это вполне допускается правилами. Недопустимо другое: вообще отказаться от участия в игре, поставив под сомнение само ее существование…

В таком ключе и развиваются события в повести. Ян Морьяк, приехавший из Братиславы в провинциальный районный центр, столкнулся во время ревизии местной мебельной фабрики с фактом беззастенчивых приписок, очковтирательства, заведомого обмана государства. В своей многотрудной профессии ревизора ему и раньше приходилось встречаться с зарвавшимися дельцами, твердо уверовавшими в свою безнаказанность, но на этот раз случай выдался особенно неприятным. Дело в том, что директором фабрики оказался его бывший сокурсник Михал Арендарчик. За пятнадцать лет, что прошли после окончания института, Арендарчик преуспел в освоении правил той особой игры, согласно которой карьера делается всеми доступными средствами, а личный престиж завоевывается благодеяниями за счет государства: «Все вы требовали от меня выполнения плана, — убеждал он чудака-однокашника в собственной правоте, — достижения рекордных результатов. И мне приходилось мобилизовывать людей, которым я предлагал вознаграждение, не предусмотренное никакими инструкциями и правилами». Арендарчик устраивал всех: и районное начальство, и Главное управление, и фабричных рабочих, которым тоже доставалась своя толика от премий, получаемых фабрикой за липовые победы в соцсоревновании. «У каждого общества свои правила», — разглагольствовал Арендарчик, он был действительно убежден в том, что двойная мораль чуть ли не органически присуща социализму.

Два человека ведут между собой принципиальный поединок. И дело уже не в том, кто кого одолеет по результатам одной конкретной ревизии. С самого начала нам ясно, что Морьяк не поддастся ни на какие посулы, что он сумеет устоять и перед «силовым» давлением со стороны многочисленных покровителей Арендарчика. Гораздо важнее другое, над чем и призывает подумать писатель. Почему арендарчиков расплодилось так много? Как общество могло допустить, чтобы они настолько вошли в силу, что даже навязывают ему свои правила игры?

Именно над этими «проклятыми» вопросами мучительно размышляет симпатичный, скромный, слегка чудаковатый — не от мира сего — главный герой «Кегельбана». Составляя свой отчет в номере захолустной гостиницы, он мается прежде всего чувством одиночества, не физического — нравственного одиночества. «Я верю в справедливость, — говорит он Арендарчику. — Мы на каждом шагу кричим, что строим новый мир, а тут, понимаешь, ради каких-то твоих приятелей взять и отступиться от правды. Я против этого». А в ушах стоит надменный ответ бывшего однокашника: «Значит, ты против всех». Этой сентенцией Арендарчик задел Морьяка больше всего. И не столько простуда, сколько душевное потрясение уложило нашего героя в больницу.

Ян Морьяк сумел в конце концов найти моральную опору — в непосредственном начальнике, старом коммунисте Кагане, в свое время рекомендовавшем его в партию, в товарищах из партийного комитета. Он не впал в пессимизм даже тогда, когда по выходе из больницы носом к носу столкнулся в стенах родного учреждения с непотопляемым Арендарчиком. Того хотя и освободили от директорства, но тут же перевели с повышением в Братиславу. Пережив свой нравственный катарсис, Морьяк знает теперь, как бороться с порочной практикой кегельбана. Круговой поруке зла необходимо противопоставить объединенную силу добра, которому надо отказаться от «банального принципа: молчание — золото», ибо «нет страшнее вины, чем молча проходить мимо зла, молчать даже тогда, когда высокими словами прикрываются самые низменные цели».