Игорь Шестков - Приложение к собранию рассказов в двух томах. Том 3. Пациент 35

Вещи уничтожил телевизор, главный заменитель и имитатор жизни. Он же сожрал кино, эстраду, театр… Теперь пришел конец и глупому ящику.

Его прикончили интернет, компьютер и мобильный телефон. Жизнь не надо больше заменять. Ее просто больше нет. Все мы провалились в кошмар реальности.

Вскоре мы потеряем и наши красивые тела и станем уродами. Мы станем, наконец, похожи на самих себя. Ведь тела — формировались не по чертежам ангелов, а в жестокой борьбе за существование, в убийствах, в охоте, в смертном страхе и ужасе. Мы больше не боремся. Мы преем в стрессе. Существования нет. Мы владеем тем. что не заслужили. Мы пропиваем и проедаем сейчас то, что наработали, наголодали. нажаждали наши зверские предки.

Будущее человечества ужасно. Избежать окончательного погружения в безумие реальности можно только одним способом — навсегда уйти в виртуал. Добровольно отказаться от тел, домов, атомных станций и прочего. Выстроить матрицу.

Читал вчера для избранной публики «Смерть Саши» по-немецки. Немцы трепетали и проникались…

После чтения шли мы с Утой домой по ночному центру Берлина, дождь хлестал как из ведра, ветер ураганный по черным улицам дул, мы промокли и продрогли…

Три градуса в Берлине и сыро как в погребе. Люди — как вампиры-фантомы из плохого кино. Готовился к воспалению легких… Спасло Шерри, которого я выдул полстакана перед отходом.

Чирей лютует.

Видели его морду с синяком? Пустячок, а приятный.

Если Чирея скинут, поставят какую-нибудь еще более отвратительную гадину.

Как после кепки поставили синюшного мертвеца…

В августе 1991-0 жил я в Дрездене, один, в поганенькой квартиренке, с печным отоплением и старым гэдээровским черно-белым телевизором. Был у меня маленький приемник «Сони» — слушал я по нему радио Свободу и рисовал цветными карандашами на прекрасной шершавой акварельной бумаге абстрактные композиции.

И вот, слышу — в Москве путч. Первая мысль — отрезан от семьи (жена и дочь были на даче у родителей на Урале).

Навсегда.

Боже мой, вот он, конец. Сейчас начнутся аресты. Расстрелы.

Посмотрел на путчистов. Руки дрожат, глаза бегают. Подумалось — нерешительные палачи. Перед смертью — еще и замучают. Будут мстить семьям уехавших.

Потом случилось то, что случилось.

Я был первый и последний раз горд за свой, уже навсегда оставленный, народ.

А через четыре недели после путча Ельцин говорил так, что стало ясно — все вернется на круги своя. Сменятся декорации, начальники, вынырнет из первородной тьмы безобразный русский гламурный «капитализм», такая же потемкинская деревня как и русский «социализм», прикрытие воровства и деспотии.

Где-то в будущем замаячил в потусторонних тенях — отвратительный образ…

Кажется так сейчас.

Потому что чудовищным обратным потоком, грохочущей грязевой лавиной затопила путинщина русское прошлое. Смыли ее грязные струи недолгую «перестройку», пробежали сквозь застой и оттепель, протекли по запотевшим стеклам гулаговских лагерей… и дальше, дальше заволокло поганым дымом особняки Наташ Ростовых и Татьян Лариных… и упали струп как в черный водопад в пугачевскую жуть, в глубь малютину. в кощеево сердце. Вот уже и запекшаяся кровь на мучениках-борисоглебах окрасилась черным…

И на самой перуньей морде показались знакомые воблпные глаза…

В начале восьмидесятых… в странное время…

В 1981-м году мне исполнилось двадцать пять. Самое время задуматься над тем, как собственно хочешь прожить жизнь. Как и многие другие совки, я ужасно не любил размышлять на подобные темы, строить планы, ставить себе какую-то цель и брать преграды, а просто жил, справедливо полагая, что жизнь не имеет никакой цели, кроме самой себя, и что глупо поэтому тратить ее на нечто отвратительное — например, на делание карьеры в коммунистическом государстве, на обогащение, на возню с автомобилем или дачей и тому подобное. Я к тому времени уже заметил, что самые сладкие изюминки лежат себе, невостребованные, в придорожной канаве или в лесочке неподалеку. но озабоченное мнимыми проблемами, обезумевшее, тщеславное, жадное человеческое стадо несется и несется дальше по главной дороге смерти в погоне за призраками… осознал, что мне с ним не по пути.

Единственное активное действие, которое я бы совершил, если бы представилась возможность — это эмиграция на Запад. СССР был лживой и агрессивной общественной системой, граждане его, в подавляющем большинстве, были безнадежно испорчены советчиной. Жить в СССР было мерзко. Но возможности эмигрировать, как раз тогда, когда я наконец созрел для этого, у меня не было. В начале восьмидесятых ручеек эмиграции из СССР, и в конце семидесятых не сказать, чтобы полноводный. совсем обмелел. Подонки коммунисты и их послушное быдло — советский народ — добились того, что хотели, превратили свою страну в огромный лагерь, а самих себя в заключенных (и сейчас живущая под Путиным сволочь жаждет того же и, надеюсь, скоро получит).