Гузель Яхина - Эшелон на Самарканд

Ларик Тасуй Чаще и Леся Коцаные Стиры. Любому понятно, что были пацанята картежниками — настоящими, из тех, кто игрой зарабатывает хлеб, а колоду карт умеет смастачить из чего угодно. (Так и вышло. Уже через пару дней чуть не вся “гирлянда”, наученная Лариком и Лесей, мастерила карты: за неимением волос на бритых башках выдирали волосы из бровей и вязали их в крошечные кисти, из обломков жженого кирпича слюной разводили красную краску, а из угля — черную, расписывали бумажные обрезки трефами-бубями — и готово!) Роста оба крошечного, чуть не прозрачные от недоеда, — тем обиднее проигрывать эдаким глистам. А проигрывали все: и дети, и сестры, и даже машинист, что решился однажды сразиться с мелюзгой, а после всю ночь бранился с досады, мешая помощнику спать.

Ящерицу, конечно, прозвали так за дурную кожу — морщинистую, болезненно-серого цвета, местами ороговевшую, словно принадлежала эта кожа и правда какому-нибудь варану или змею из туркестанских пустынь. Фельдшер вспомнил название болезни, от которой страдал мальчик, но удержать название в голове у Деева не вышло.

Макака с домзака. Этот уже побывал в доме заключения. Как оказался там ребенок, чья макушка не доходила Дееву и до пояса, — неясно. Но ясно, что очень он этим жизненным фактом гордился, раз вынес его себе в кличку.

Дрюша Лизала явно был не прочь лизнуть — вина, водки, самогона. Хади Форсила явно обожал форсить . Лаврушка на чистуху, видно, был пацан горячий, раз проигрывался на чистуху , не в силах остановиться вовремя. Филон — Выйди вон — артистом, раз умел филонить , симулируя болезнь.

Новички были скитальцы опытные и умели себя прокормить — почти все “имели ремесло”. Деев давно уже понял, что “профессия”, выбранная ребенком, — не просто особый навык или хитрое умение, а зеркало характера: “рабочие” клички говорят не только о жизненном опыте хозяина — они говорят о детской душе.

Для марафона — беспрестанной беготни по трамвайным остановкам в поисках оброненных пассажирами копеечек — требуется терпение, настойчивость и умение довольствоваться малым. А еще — трудолюбие (чтобы часами копаться в пыли и мусоре). А еще — незлобливость (чтобы не ожесточиться на мир и не переметнуться к другому, более хлебному заработку). Видно, все эти качества имелись у Вени Марафона.

Для шарапа , наоборот, нужны наглость и немалая вера в себя. Как иначе свистнуть у торговки на базаре яблоко или полпирога — не тайком, а в открытую, нахально сдернув желанный предмет с прилавка и пустившись наутек под яростные крики толпы? Лихость и кураж, быстрота взгляда и мысли, рук и ног — вот что требовалось. И что было в достатке у Коськи Шарапа.

Незыблемое спокойствие и равнодушие к смерти важны для могильщиков — для тех, кто многие часы и дни проводит на кладбищах, собирая оставленные родственниками подношения умершим: цветы и венки, сладости. Съесть хлеб, испеченный для мертвеца и лежащий на его могиле, — для этого нужно быть философом. Таким и был Илья Могильщик — бесстрашным и бесстрастным, как камень.

А вот окусывать — выклянчивать остатки еды в буфете — получается лишь у тех, кто нравится людям. Кто умеет найти подход к незнакомцу и в первую же минуту вызвать симпатию: здесь улыбнуться, там поскулить, сям попомнить бога или грядущий коммунизм, — чтобы заработать в итоге огрызок или миску для вылизывания. Знатоки людских слабостей, физиономисты, человековеды — вот кто такие окусывалы . Ум их гибок, лица подвижны, голоса — любому актеру фору дадут. С этими нужно держать ухо востро — вотрутся в доверие и объегорят в два счета. Был теперь такой мастак и в эшелоне — Лука Окусывала.

Самые же бескорыстные из попрошаек — ложкари . В специальность эту по нужде не идут, а только по истинному призванию: надо искренне любить музыку, чтобы целыми днями сидеть сиднем, выбивая из самоструганых ложек ритмы и подпевая. Без тонкого уха и песни в душе ничего не выйдет. Митя Ложкарь так и говорил: песня не губами поется, а сердцем. Трепетные люди ложкари…

Подобранные Деевым пацанята были из разных мест — география собралась пестрая и не всегда объяснимая. К примеру, Жопа с Майкопа, задиристый и голосистый, в морской тельняшке до колен: почему забрался так далеко на север, до самого Оренбурга, а не пробирался из родного города в Туркестан короткими путями, по рыбным каспийским берегам? “Гулялось”, — емко ответил сам Жопа на прямой деевский вопрос. Яснее, однако, не стало.