Мишель Серр - Девочка с пальчик [litres]

Мы – дети книги и внуки письменности, поэтому – стоит ли сомневаться? – мы и живем сегодня вместе.

Печатный текст сегодня стал частью пространства. Он вторгается в пейзаж и его затмевает. Рекламные плакаты, дорожные указатели, стрелочная разметка улиц и проспектов, расписания поездов на вокзалах, табло на стадионах, бегущие строки в оперных театрах, свитки Торы в синагогах, молитвенники в церквях, библиотеки в кампусах, доски в школьных классах, экраны для презентаций в аудиториях, газеты и журналы: страница властвует над нами и нас направляет. А экран ее воспроизводит.

Земельный кадастр, планы городов, синьки архитекторов, строительные проекты, рисунки публичных интерьеров и приватных покоев подражают своей мягкой регулярной разметкой пагам наших предков – квадратам, засеянным люцерной, наделам земли, исчерченным крестьянским лемехом: борозды уже линовали строчками это нарезанное пространство [7] Здесь обыгрывается этимология слова page, страница, разошедшегося по многим европейским языкам от общего лат . корня pagus – селение (ограниченное столбами). Pagus в свою очередь происходит от глагола pango, вкапывать (напр., столбы), и служит основой для pagina – первоначально ряд высаженных растений (напр., винограда), затем строка или колонка текста и, наконец, страница. . Вот вам пространственное единство восприятия, действия, мысли, проекта. Вот вам извечный – не в одну тысячу лет возрастом – формат, столь же понятный для нас, совсем других, людей (по крайней мере, на Западе), как для пчел – шестиугольник.

Формат страницы настолько – причем безотчетно для нас – над нами властен, что новые технологии пока не сумели от него отказаться. Экран компьютера – который часто и сам открывается, как книга, – аналог страницы. А значит, Девочка с пальчик по-прежнему пишет – всеми десятью пальцами или, на телефоне, только двумя большими. Закончив работу, она спешит ее напечатать. Новаторы соревнуются в совершенствовании новой, электронной, книги, тогда как электроника как таковая все еще подчинена книге, хотя и предполагает нечто совершенно иное, не похожее на трансисторический формат страницы. Это нечто еще предстоит открыть. И Девочка с пальчик нам в этом поможет.

Помню, как я был удивлен несколько лет назад, увидев, как на кампусе Стэнфорда, где я преподаю вот уже тридцать лет, возводятся – по соседству с главным двором, на средства миллиардеров из соседней Силиконовой долины – здания отделения информатики, более или менее такие же (с поправкой на железо, бетон и громадные окна), как и кирпичные корпуса, в которых сто лет как преподают инженерную механику и историю Средневековья. Тот же план, те же коридоры и аудитории: тот же вдохновленный страницей формат. Как будто недавняя революция, по своей силе вполне сравнимая с преобразованиями, которые принесли с собой письменность и книгопечатание, ничего не изменила ни в знании, ни в педагогике, ни в самом университетском пространстве, придуманном с помощью книги и ради нее.

Нет. Новые технологии требуют уйти от пространственного формата, предполагаемого книгой и страницей. А как от него уйти?

Вначале было так: бытовые орудия стали внешним выражением нашей грубой силы. Выйдя из тела, мускулы, кости и суставы нашли свое продолжение в простых механизмах – рычагах и лебедках, которые подражают их действию. Затем наша высокая температура, источник энергии, тоже вышла из организма и нашла свое продолжение в двигателях. И, наконец, теперь новые технологии овеществляют вовне операции нервной системы, мягкие силы – сигналы и коды: познание, по крайней мере, отчасти находит свое продолжение в новом орудии.

Так что же остается над обрубленными шеями святого Дионисия и наших сыновей и дочерей сегодня?

Вот что: cogito. Мысль отличается от знания; познавательные процессы – такие, как память, воображение, логическое мышление, геометрия и прочие тонкости, – нашли свое продолжение, вместе с синапсами и нейронами, в компьютере. Мало того: думая и изобретая, я тем самым дистанцируюсь от знания и познавательной деятельности. Я превращаюсь в пустоту, в этот неосязаемый воздух, в эту душу, чьи слова несет ветер. Моя мысль еще мягче этой овеществленной мягкости; я изобретаю не иначе, как смыкаясь с пустотой. Меня теперь можно узнать не по голове с ее богатой начинкой или характерным когнитивным профилем, а по ее бесплотному отсутствию, по прозрачному свету, струящемуся из обрубка шеи. По этому ничто.