Омар Суфи - Последний аккорд

После окончания учебы в Москве он вернулся в Баку — ему еще тогда было лет 21—22 — и по уши влюбился в одну армянскую куртизанку в «Зимнем клубе». Дело принимало нешуточный оборот и Ашур-бек отправил того на учебу в Париж. Махир-бек думал, выбирал — между юношеской любовью и Парижем — последнее перевесило, тем более что и отец с матерью прессинговали.

Он вернулся год назад. Куртизанка уже числилась в постоянных любовницах какого-то миллионера. Махир-бек иногда наведывался в Зимний клуб поиграть в карты, послушать музыку и пообщаться со слабым полым. Но он уже был умудрен опытом — в Париже куртизанки показали ему «настоящую любовь». Это здесь в России народ сентиментальничает. Потом объясню, что имею в виду.

После Парижа Махир-бек приехал совсем либерально, даже сказать революционно настроенным. Что интересно, как рассказывала табакерка, он тесно общался с русскими либералами и революционерами. До поездки в Париж он дружил с одним из молодых докторов, из местных, которого звали Шамси. Они говорили о необходимости пробуждения национального самосознания местного населения. Однако после Парижа Махир-бек был крайне разочарован в способностях местных мусульман поддержать революционное движение.

Как-то утром, когда в городе опять произошли стычки между азербайджанцами и армянами, Ашур-бек решил отправить семью в Тебриз, к своему брату, который там занимался скупкой ковров. Семья уехала, кроме Махир-бека. Вот тогда я и увидел, как последний пригласил домой несколько революционеров. Это были двое русских и Шамси. Они обсуждали дальнейшее развитие событий и свои планы в связи с этим — один из русских просил денег для изготовления листовок. Он считал, что межплеменные стычки дело рук царской охранки и надо немедленно остановить ее, для чего нужна активная агитация.

Махир-бек часто спорил со своим старым другом Шамси. Последний утверждал, что от русских революционеров толку им будет мало. А Махир-бек считал, что местное население темно, невежественно в своей массе и только благодаря русским часть мусульман стала «цивилизованными».

— Посмотри, что происходит вокруг! Гаджи[1] строит школу, а наши гочу[2] и муллы пытаются разрушить школу. Прав был Сабир и тысячу прав Мирза Фатали[3]. Он говорил, что без русских у нас будет опять мрак. Так что надо надеться, что русские сделают революцию и у нас станет лучше.

— Мы для них все равно останемся чужими…, — пытался возразить Шамси. Он далее произносил имена, мне тогда совсем неизвестные — Агаева, Гусейн-заде и других, которые, как он считал, делают полезную работу в целях укрепления национального самосознания среди местного населения.

— В Париже я встречался со многими революционерами. Для них нет понятия «народ» и «племя» — они не разделяют человечество по этническому принципу. Это как раз таки власти пытаются сеять рознь и разделить нас на племена, — говорил Махир-бек.

От всех этих разговоров меня мутило — не этого я ждал. Когда же, в конце концов, на мне будут играть?!

Только когда наступил 1906 год я, наконец, зазвучал. Семья вернулась зимой, когда ситуация в Баку утихомирилась. В целом, несмотря, что в России было не совсем спокойно, решение царя созвать первый раз законодательное собрание — Государственную Думу утихомирило страсти. Часть революционеров в Баку затихла, другая была арестована жандармами. Межэтнические столкновения прекратились. Сона и Сара стали ходить в школу в сопровождении телохранителя. Ашур-бек сказал, что надо нанять учителя музыки, ведь он для того и купил пианино, чтобы дочерей приобщить к музыке.

Через несколько дней появился надменный высокий человек средних лет — это был учитель музыки Станислав Николаевич Бобров. Итак, после его прихода раздались звуки рондо и полонезов. Я был счастлив.

Бобров был строгим учителем, который не имел никакого снисхождения к женскому полу. Он считал, что учеба — это труд и только тяжелым трудом можно чего-либо достичь. Девочкам, впрочем, уроки музыки понравились, особенно Саре. Через полгода, когда она хорошо освоила учебные упражнения, Станислав Николаевич перешел на сольные партитуры. Он, к моему превеликому удовольствию, дал Саре соло Моцарта «до минор». Потом пошли и другие моцартовские композиции. Сона же, хоть и хотела овладеть искусством игры, но была, в отличие от сестры, ленивой.

Мне нравилась атмосфера в этом доме. Жизнь в городе стала налаживаться, и Ашур-бек стал приглашать гостей и устраивать званые вечера. Иногда собирались только местные, и тогда обычно приходила «тройка» петь и играть «мугам», а иногда были и светские ужины — Ашур-бек приглашал русских, армян и иностранцев-европейцев, среди которых было немало его клиентов. Пару раз Ашур-бек устроил камерные вечера в доме. Наконец, после нескольких лет мытарств я нашел спокойствие и стал почти ежедневно звучать.