Авраам Иегошуа - История разведенной арфистки

– Прошу тебя…

– Не сердись. Это то, что я думала о тебе раньше… и то, что думаю сейчас. И в этом причина, почему моя любовь к тебе никогда не умрет. Если это не секрет, скажи, как высоко ты поднялся в том департаменте, в котором ты был заместителем управляющего?

– Теперь я его директор. Но этот департамент несколько иной.

– Но департамент. Да? Сколько в нем у тебя народа?

– Человек двадцать.

– Не слишком много. Но так бывает, когда работа касается важных дел. Не сомневаюсь, что это как раз твой случай.

– Не обольщайся. Мы отвечаем за повторное использование мусора. Переработка, упаковка, пересылка. Экология…

В энтузиазме ее реакции не было ни капли иронии.

– Да ведь это сейчас самое важное. Самое… От этого зависит наше будущее. Ах, если бы я могла переработать также меня саму.

– Слишком поздно, – выдохнул он чуть слышно. – Я запустил эту болезнь.

– Но почему… почему ты запустил ее?

– Потому что меня все это время терзала мысль о не рожденных тобою детях.

– Тогда подожди, и мы сделаем еще одну попытку объясниться. Если ты директор департамента, никто не накажет тебя за опоздание. Не уходи. Давай поговорим еще… а потом можешь уйти. Секунду… Кто-то… или что-то… там, у входной двери… стоит и ждет… Пожалуйста, не оставляй меня…

Да, в дверь кто-то постукивал.

– Ты кого-нибудь ожидаешь?

– Нет. Я и тебя тоже не ждала. Может быть, это твоя жена, которой захотелось показать мне твоих детей.

– Нехорошо ты говоришь, вот что.

– Но мой отец…

– Твой отец имел на это право, – сердито оборвал он ее, – а ты – нет.

Тот, кто стоял у входа, оказался хасидом, облаченным во все черное; на голове – шляпа с широченными полями; волосы аккуратно причесаны, равно как и борода и пейсы, красивые, редкого изумрудного цвета глаза поблескивали. С вежливой улыбкой, кивнув на большую стеклянную чашу, доверху заполненную фруктами, он произнес:

– Позвольте поднести вам небольшой подарок от моей матери… и от отца, разумеется, тоже – вашей маме, да живет она долго и счастливо.

За его спиной прятался ребенок, который также носил черную шляпу. На спине у него был ранец, шея согнута в поклоне, но глаза тем не менее поглядывали настороженно.

– Иуда-Цви! – радостно воскликнула Нóга. – Ну вот, значит, снова ты.

И только тогда она узнала, кто перед ней. Это был Шайа, симпатичнейший из всех отпрысков семьи Померанц, который во времена их молодости частенько любил поболтать с ней на ступеньках лестницы, одним этим отвергая какие-либо барьеры между ними, объединенными общей свободой… до той самой минуты, пока он не был отправлен в какую-то отдаленную ешиву .

– И ты тоже хорош, Шайа, – взволнованно продолжала она. – Я живу уже здесь три месяца, и уже было завязала роман с умным твоим сыночком… Но ты… где тебя носило все это время?

Лицо ее пылало.

– Недалеко отсюда, – он говорил все с той же доброжелательной любезностью. – На улице Овадии, в квартале Керем Авраам, но всю неделю я преподаю на севере, возле Сафеда. Вот почему мы с тобой не встретились раньше.

– Стыд и позор! Потому что твой Иуда-Цви легко попадал сюда, спускаясь по дождевым трубам, да еще прихватывал с собой маленького цадика . И кстати – а где он?

Шайа рассмеялся:

– Этот цадик , как ты его называешь, Шрага, да живет он долго и счастливо, был отправлен в Сафед в семью, воспитывающую со всевозможным терпением и любовью таких, как он. Но вот здесь, перед тобой, сын мой Иуда-Цви, который хочет попросить у тебя прощенья, потому что он знает, в чем он провинился. Я говорю пра в д у, Иу да-Цви?

– Правильно, – шепотом подтвердил мальчик.

– И эти фрукты – они предназначаются твоей матери. Замечательные фрукты из Галилеи, из виноградников и фруктовых плантаций с гор Ханаана. Вчера твоя мать говорила по телефону с моим отцом, специально чтобы сообщить ему, что она по-прежнему будет его соседкой, поскольку решила вернуться… И вот мы решили отблагодарить ее за такое решение и вместе с этими фруктами послать ей наше благословение.

– Для того, может быть, чтобы ей легче было на это решиться.

Что-то во всем этом оскорбляло ее, и она не приняла от него этот дар, но, обратившись к его сыну, пригласила его войти в квартиру. Поколебавшись, мальчик виновато посмотрел на своего отца, который подтолкнул его вперед. Она прижала ребенка к груди, заглянула в глаза и сказала:

– Ну хоть сейчас ты понимаешь, что из-за глупого этого телевидения и ты, и маленький твой цадик могли рухнуть на землю?