Авраам Иегошуа - История разведенной арфистки

Позади зеленых ворот, водруженная на треножник, красовалась кинокамера; тут же находилась и разобранная осветительная аппаратура. В огромной, ослепительно сиявшей гостиной, на нешуточно потертом диване, воздух над которым освежал небольшой вентилятор, сидела бок о бок пожилая пара, несколько испуганно поглядывая на уставившийся на них, подобно пулеметному стволу, объектив, которым священнодействовал долговязый студент-американец, в то время как потрепанный микрофон, привинченный к длинному шесту, покачивался впереди. Протагонист фильма, профессор Якоб Гранот, мужчина лет пятидесяти с вьющимися седыми волосами, ниспадавшими на черный костюм, и в темном галстуке стоял перед своими родителями и смотрел на них каким-то двойственным – одновременно заботливым, но и встревоженным взглядом, заставлявшим думать о чем-то, что имело место в далекой уже теперь юности.

Как только массовка вошла, съемки остановились и вежливая рука отделила ее от сопровождающих и провела к креслу в углу комнаты, и теперь уже объектив уставился на нее, ненадолго задержавшись на ее лице, но затем вернувшись к главному действующему лицу – знаменитому психиатру, в эту минуту спорившему со своими родителями.

Это был американский фильм, а потому разговор велся преимущественно на английском, но иврит то и дело прорывался то здесь, то там. Отец, по-видимому, понимал английский знаменитого своего сына, но испытывал известные трудности, отвечая на языке, не являвшемся для него родным, тогда как мать, которая английского не знала, угадывала его намерения и на этом основании то и дело вставляла в разговор свои реплики.

Сам профессор уже много лет не был в Израиле и чувствовал себя неуютно при виде запустения, в котором находился дом его детских лет. Он бродил по комнатам, не преставая говорить, небрежно прикасаясь то к одному, то к другому предмету, дотрагивался до мебели, сильно поврежденной временем, стараясь делать это так, чтобы его ученики, в большинстве своем выходцы из небедных семей, не прониклись презрением к его родовому гнезду, к его корням.

Время от времени он бросал взгляд в сторону массовки, где, не двигаясь, стояла бесспорно самая судьбоносная фигура его юности, и трудно было сказать, уверен ли был он в том, что он видит – реальность или нечто воображаемое. Казалось, что он никак не может решить для себя, что там была настоящая женщина.

Его ученики – будущие студенты-психологи, хорошо усвоившие его теории, объясняющие умственные нарушения у детей, старались понять причины того видимого неудобства, с которым протекала встреча профессора с его родителями, тем болезненным и, прямо скажем, безумным опытом, который окончился некогда его помещением в сумасшедший дом, столь революционно взрастившим немыслимые изменения его сознания. И, в противоположность утвержденному сценарию фильма, герой его, похоже, вовсе не жаждал сводить счеты со своими родителями, более того, безусловно одобрял ту непреклонную твердость, с которой они обошлись с ним в те далекие дни.

Престарелые родители тем не менее испытывали совместную тревогу, боясь быть проклятыми прямо перед объективом заграничной камеры. Мать обращалась к съемочной группе на иврите, пытаясь рассказать, какую опасность представлял в юные годы их уважаемый профессор. А отец, по случаю столь важной встречи облачившийся в старомодный костюм, теребил кожаный галстук с лицом, посеревшим от стыда; в глазах его стояли слезы.

Так что не оставалось ничего иного, как остановить съемки и разрешить их участникам прийти в себя от возникших у них вопросов, попробовав догадаться о дальнейшем развитии сюжета.

Комната тем временем наполнялась все большим и большим количеством людей, как имевших, так и не имевших отношения к происходящему, и израильские гримеры ловко убирали капли пота с разгоряченных лиц сына и его родителей, равно как и со лбов участников массовки, несмотря на то что оттуда не доносилось ни слова. Элиэзер ловко подкрался к Нóге, прошептал ей на ухо вдохновляющую новость: поскольку работа в массовке при съемке документального фильма вдвойне неопределенна и хаотична, он потребовал – и получил от продюсера двойную оплату прямо сейчас, ибо никто не знал, что может произойти на съемочной площадке через два часа – не исключая и того, что настоящая героиня давно минувших событий возникнет из небытия и тогда ей, Нóге, не останется ничего иного, как, не теряя достоинства, удалиться.