Авраам Иегошуа - История разведенной арфистки

Что-то в этом роде.

– Очень интересно. Неясно одно – зачем при всем этом нужна массовка?

– Н-ну… в принцип-пе все должно в-выглядеть естественно, – заикаясь сильнее обычного, сказал отставной коп, делая глубокий вдох, который помог ему восстановить контроль над собственным волнением.

– За исключением одной роли. Очень важной. Исполнительница ее должна была прийти на съемки эпизода в доме ее родителей. Это девушка, которой профессор был увлечен в дни своей молодости… в сущности, он и в больницу попал из-за нее. И как раз сегодня утром она, под нажимом своего мужа, решительно запретившего ей сниматься в сценах, связанных с психиатрией, объявила, что выходит из проекта. Но режиссер сказал, что он не может обойтись без этого, важного для него эпизода, и вместе с продюсером было принято решение заменить капризную звезду актрисой из массовки – лучшей из всех, что есть. Ей не придется во время съемки ничего говорить… хотя такое может прийти в голову самому профессору… но что он может спросить или сказать? Этого не предугадает никто, ведь фильм-то не игровой, а документальный и сценария не существует, понимаешь? Все будет происходить спонтанно и естественно.

– Очень необычно и странно.

– Согласен. Даже для такого ветерана, как я. В любом случае сегодня во второй половине дня кастинговое агентство отыскало меня – и остальных тоже, чтобы мы помогли отыскать им ж-ж-женщину более или менее твоих лет, способную наилучшим образом заменить ту… профессионалку с ревнивым мужем.

– Которой во время съемок не придется произнести ни слова. Ничего не говорить и ничего не делать?

– Конечно. Ведь это – по-настоящему правдивый фильм, в котором ни один человек не будет контролировать поведение героев или давать им какие-либо советы. Поскольку никто не знает, что еще должно случиться.

– А случиться, выходит, может все – даже полное фиаско.

– Ты права… но прежде всего ты должна дать мне ответ: «да» – или «нет». В ином случае они найдут кого-нибудь другого.

– Сколько они собираются заплатить?

– Три сотни долларов за несколько часов работы. Весьма достойно за роль молчащего персонажа. Похоже, что у них в университете куча денег… или, быть может, им очень важен этот профессор. Итак – да или нет?

Она изучающе вгляделась в лицо полицейского. Рассказал ли он ей все, что он знал, или ряд важных каких-то деталей выпустил?

– Ладно, Элиэзер. Мои приключения с этими двумя малолетними бандитами вымотали меня, и я сомневаюсь, что смогу уснуть этой ночью. Так почему бы мне не превратиться на время в какого-либо другого персонажа – на одну ночь, которая будет, как ты утверждаешь, хорошо оплачена! Но, соглашаясь, я ставлю одно условие – меня должны доставить на место съемки и привезти обратно.

– Уж это-то – само собой, – сказал он, просто сияя от радости. – Я сам привезу тебя туда и обратно… потому что просто сгораю от любопытства, как они превратят тебя в фарш.

Она рассмеялась.

– Ну а вы, неофициальный советник, сэр, вы тоже получите пристойную плату?

– Никакая денежная компенсация мне не нужна. Но если ты, прежде чем вернешься в Европу, пригласишь меня на миску супа, я, п-пожалуй, н-не откажусь. А пока что давай-ка проверим, сумели ли они за это время кого-нибудь отыскать.

Он потыкал в кнопки на своем мобильнике, прижал его к уху и начал разговор, понизив голос и объясняясь на упрощенном английском. Затем поднял на нее сияющий взгляд и, заикаясь больше обычного, воскликнул:

– Она н-наша! То есть т-твоя!

Иерусалимский полдень потихоньку скатывается в вечер. Считаные минуты – и вот уже Элиэзер подвозит ее к району Тальбия, где располагается резиденция президента, дом премьер-министра и Иерусалимский театр, что стоит прямо напротив бывшей больницы для прокаженных. Чтобы доставить ей удовольствие, он дважды делает круг вокруг площади Саламе, затем спускается по улице Маркуса, завершая пробег наездом в ущелье длинной и узенькой улицы, известной под названием Хавевей Цион, по обеим сторонам которой протянулись величественные особняки, облицованные камнем.

В саду такого вот каменного дома с выступающим портиком кучковалась немногочисленная группа людей, чья роль в съемках документального фильма трудно поддавалась объяснению. Элиэзер прошептал ей, что вилла эта некогда принадлежала некоему философу, отличавшемуся огромной седой бородой, его звали Мартин Бубер, и что он с трудом удерживается от желания немедленно рассказать ей историю о том, как однажды полиция была вызвана сюда в связи с демонстрацией, заблокировавшей всю улицу, – то были толпы студентов, друзей, соседей и разнообразных почитателей, пришедших, чтобы поздравить профессора с его восьмидесятилетием, – все они кричали, пели, пускали в небо воздушные шары и запускали туда же свои шляпы. Но когда, в конце концов, полицейский спросил у Бубера, не нужна ли тому помощь, он получил ответ на тяжелословном немецком иврите: «Самое лучшее, что вы можете для меня сделать, это исчезнуть как можно незаметнее и быстрее, чтобы никому и в голову не могла прийти мысль, будто я нуждаюсь в защите полиции».