Авраам Иегошуа - История разведенной арфистки

– Ты предал меня, Манфред. Ты просто подонок.

– Что?

– Ты предатель. Ты дал мне слово, и я тебе поверила. А теперь ты украл то, что было так для меня важно… украл и отдал какой-то чужой бабе.

– Но я тут ни при чем. Нóга! Подумай сама – при чем тут я? Все это потому, что японская пианистка надумала поиграть в теннис. Ты когда-нибудь слышала, чтобы пианистки играли в теннис? Полная идиотка!

– Дело не в пианистке, Манфред, дело в тебе. В тебе. А теперь я по уши в дерьме, потому что положилась на тебя. Ты – первая флейта оркестра, ты играешь в нем много лет и занимаешь высокую позицию. Ты мог, ничего не опасаясь, заявить администрации, что не будешь играть этот концерт Моцарта ни с кем, кроме арфистки нашего собственного оркестра. А ты предал меня, Манфред, точно так же, как это сделали голландцы. Именно так…

– Сделали… что?

– Предали евреев.

– Евреев? – он был в шоке. – Откуда они вдруг взялись, евреи? Нет, Нóга, не сердись на меня. Это причиняет мне боль… и тебе тоже. Оркестранты предупреждали меня: «Сейчас не говори ей ничего. Когда она вернется, все это будет уже в прошлом». Но я не поверил им, потому что я человек честный и не должен скрывать правды – ведь потом мы всегда, как и прежде, будем работать с тобой бок о бок… исполнять, быть может, что-то более современное, более интересное… Я уверен, что появятся еще – и, может, скоро новые концерты для флейты и арфы… ведь это, согласись, столь необычная и заманчивая комбинация.

Долгое молчание.

– Нóга? – он произнес ее имя, допуская, что она просто повесила трубку.

Но это было не так.

– Скажи… если я соглашусь немедленно… прямо сейчас отправиться в Арнем и сыграть во всех десяти концертах?

В это мгновение она почувствовала смущение флейтиста, который, заикаясь, пустился в объяснения.

– Приехать… вот так, сразу… каким образом? К тому же без репетиции? А что тогда нам делать с Кристиной, которая специально освободилась для нас? Нет, нет… любимая… это невозможно. Слишком поздно…

Только вечером она решила, взяв себя в руки, позвонить своему брату и рассказать ему о своей утрате – потере выступления в концерте.

– Но, пожалуйста, – попросила она, – не начинай проклинать японскую пианистку, она ни в чем не виновата. Кто истинный виновник – я знаю. А чего я хочу от тебя, Хони, – это небольшой компенсации. Скажем, так – Жорж Бизе вместо Моцарта.

– Жорж Бизе?

И она рассказала ему о готовящихся съемках «Кармен», которая должна начаться и происходить у подножья Масады; съемках, для которых, как ей сказали, потребуется женская массовка, причем не обязательно молодежь, что же обязательно – это способность понимать музыку этой оперы, слушать ее и реагировать соответствующим образом. Работа эта оплачиваться не будет, но предоставлено будет проживание в хорошем отеле на берегу Мертвого моря и, конечно, как неотъемлемая часть работы, троекратное посещение самой оперы, а это, как ты знаешь, – и пение, и музыка, и великолепные пляски… Да, иерусалимская квартира вынужденно окажется пустой эти три дня, но если этот момент является причиной маминого беспокойства, она может въехать туда вместо нее. Три дня, проведенные в Иерусалиме… ничего ужасного в этом нет.

– Исключено, – твердо отрезал Хони. – Это абсолютная глупость. Совершенно незачем ей возвращаться в Иерусалим, даже на три дня. Эксперимент должен продолжаться и произойти так, как это было задумано. Все должно быть честно. Каждый день, проведенный мамой в доме для престарелых – каждый, я повторяю это, очень важен. Посещение, даже короткое, Иерусалима будет означать для нее возвращение. И перестань беспокоиться об этой чертовой квартире – лучше побеспокойся о себе самой, а я, со своей стороны, побеспокоюсь об этой опере, и все тогда будет хорошо – и работа, которая, похоже, тебе нравится, и отель, и даже пустыня. А мы – Сара и я – купим билеты и приедем посмотреть на тебя. И если даже получится так, что малолетний отпрыск Шайи проберется в пустую квартиру, это не означает, согласись, что наступил конец света. Черт с ним, пусть бедные эти харедим смотрят телепередачи, сколько захотят. Да, это им запрещено. Нам-то что? Пусть смотрят – и концерты, и кино, и про секс, и про жестокость. Может быть, таким образом мы поможем этим детям освободиться от хасидизма, навязываемого им отцом.

– Услышал бы он тебя, – подколола его Нóга полусерьезно.

Ранним утром следующего дня появился Абади вместе с объемистым ящиком для инструментов, прежде всего он занялся входной дверью.