Авраам Иегошуа - История разведенной арфистки

Флейтист знал не так уж много. В двойном концерте Моцарта она играла точно, однако ноты требовали намного больше эмоций и даже страсти. Он не заметил следов огорчения, но да, она была замкнута и молчалива… потому, быть может, что ее французский беспощадно враждовал с ее же фламандским и английским, придавая ее речи забавный акцент. Равным образом, он никогда не пытался раскопать что-либо из ее жизни. Не было у него никакого интереса углубляться в подробности жизни тихой этой замужней женщины – в отличие от той, которая стояла теперь перед ним.

– Кристин замужем?

– Трудно сказать. Более или менее, вот так. Во всяком случае в ее жизни есть какой-то мужчина. Он приходил на все ее концерты, усаживался в первом ряду, делая это, похоже, не столько из любви к музыке, а для того, чтобы она его увидела. Он приезжал из Антверпена, иногда прямо в рабочей одежде… докер… возможно, иммигрант, не исключено, что беженец, ищущий убежища.

– Откуда он взялся?

– Я никогда не спрашивал… меня это не касается. В мире сейчас все перемешалось, ты согласна? И у нас тут объявилась одна экзотическая дама со Среднего Востока, где люди заводят ни в чем не повинного верблюда, которого чуть что – хлещут кожаной плеткой. Ты о ней не слыхала? Она устроилась где-то здесь, в цивилизованном оркестре. Первая арфа!

Положив свою руку ей на плечо, он закончил:

– А знаешь… ты здорово похорошела, побывав в Израиле. Приобрела какие-то новые краски. Что вы там, жители, делаете для этого?

– Пьем свежевыжатые фруктовые соки, – ответила арфистка.

За четыре дня до отправления в Японию во время утренней репетиции к прощальному концерту в Арнеме оркестр исполнял симфонию Гайдна. Нóга вышла на балкон, чтобы послушать ее оттуда. Прямо под ней, в одном из первых рядов, сидел мужчина в комбинезоне, предположительно тот самый работяга, о котором упоминал Манфред. Кристин рядом с ним не сидела, но ее шарф покоился на его коленях. Мужчина заинтересовал Нóгу и даже чем-то встревожил. Она перешла на другую сторону балкона, откуда лучше было видно. Мужчина был хорошо сложен, лицо его было мрачно, взгляд подозрителен. Когда Кристин вошла в зрительный зал, все в том же длинном и мешковатом одеянии, смазывавшем контуры ее тела, он поднялся и остановил ее. Выглядело это так, словно он хотел увести ее из зала, но она отказывалась и в итоге уселась в одно из кресел, скрывших ее лицо.

Позже, когда они начали исполнять Дебюсси, Нóга ощутила резкий запах одеколона, который, как ей показалось, призван был заглушить другой запах, очень похожий на запах рвоты. И пока другие музыканты настраивали свои инструменты, она участливо спросила Кристин, как та себя чувствует.

– Со мной все в порядке, – отвечала Кристин с вымученной улыбкой. – У меня закружилась голова… и чуть-чуть подташнивает. – Она явно пыталась найти нужные слова, чтобы говорить по-английски… а потом добавила: – Но сейчас этого следовало ожидать. – И ясно было, что она сожалеет о произошедшем и очень им смущена, тем более что из-за грохота барабанов она пропустила важное указание дирижера – вступление ее первой ноты.

«Итак, кроме всего прочего, она еще и беременна, – решила первая арфа, снова заметившая небольшую округлую припухлость, прикрытую просторной одеждой. – Но почему она скрывает свою беременность? Неужели из страха перед тем, что медицинская страховая компания может отказаться оплачивать ее путешествие в Японию».

А репетиция тем временем шла из рук вон плохо. Музыка прерывалась все время после первых же тактов. Палочка дирижера билась в ярости. Прекрасное звучание, с таким трудом достигнутое во время предыдущих репетиций, куда-то исчезло, плавные переходы звучали грубо.

– Что происходит? – хотел знать ван Цволь. – Какого черта? Это не «Море» Дебюсси, это какая-то грязная лужа, способная лишь вызвать омерзение у японцев. И помните – люди, живущие на Дальнем Востоке, понимают музыку ничуть ни меньше нас, платя при этом огромные деньги скромному нашему городскому оркестру приглашением в такой престижный тур. А потому, пожалуйста, проснитесь и соберитесь с силами. Если же вы не прислушаетесь к моим словам, мне не останется никакого другого выхода, как сменить эту плетку на пулемет.

Время от времени какой-то из инструментов прорезал фальшивым звуком стройное звучание оркестра. Подобная погрешность повергала ван Цволя в ужас, поскольку он не всегда был в состоянии определить источник подобного бесчинства. Но его знала Нóга. «Вторая арфа» в должное время не нажимала педаль, и ошибка повторялась струнами, терявшими точность звучания. Нóга, как могла, пыталась обратить внимание соседки на погрешность, но несобранность Кристин вместе с ее слабостью только усугубляли ошибку. В конце концов, дирижер установил источник проблемы и остановил исполнение, вернув его к самому началу, восстановив свое и оркестра достоинство и честь.