Антон Секисов - Реконструкция

— Это всё? — спросил я, заметив, что молчание затянулось. Повертел телефон в руке. Он был разряжен.

Не помню обратной дороги. Не помню, как нашёл метро, хотя и совершенно не знал местности — ещё и успел перед самым закрытием. Не помню, как ехал в нём, но думаю, что произвёл впечатление на пассажиров — никак не получалось согнать с лица широкую улыбку безумца, и я не смыл крови с рук. Я цеплялся за лёгкие, поверхностные эмоции, к которым подталкивало тело — обиду за то, что Абрамов лишил меня буржуазного комфорта, не доставив до дома в тёплой машине, и пришлось тащиться домой своим ходом, за то, что грубо толкнул меня, и я упал.

Когда шёл мимо круглосуточного магазина, вдруг зарычал живот, и я решил что-нибудь кинуть в него — нормальной еды для разнообразия. Вспомнил, что Феликс дал мне немного денег. Похрустел бумажками в кармане брюк, не вынимая их.

Вывеска супермаркета не горела, но свет внутри был. Охранник сидел, тяжело облокотившись на столик, и при моём появлении не поднял голову. Если б поднял, то увидел бы человека с перемотанной головой, похожего на ветерана, сбежавшего из военного госпиталя.

Охранник был тоже со странностями — зачем-то отрастил длинные волосы, несмотря на белую плешь посреди головы, да ещё и украсил лицо эспаньолкой.

Я взял тележку. В ней уже лежали огурцы в пакете с наклеенным ярлычком. Почему бы не приобрести огурцов, они не бывают лишними. Я страшно давно не ел огурцов. Раз так, то ещё нужны помидоры. Сделалось очень приятно оттого, что возник чёткий, хотя и краткосрочный план.

Я никогда не показывался в отделе с овощами и фруктами — там всегда тесно от пенсионеров, не понимающих, как взвесить покупки. Мне сразу им хотелось помочь, жаль, что тут же вмешивалась социофобия. В этот раз весь фруктово-овощной отдел был пуст. Я презирал груши, но назло себе взял полкило российских груш и стал толкать тележку к хлебу. Возле хлеба тоже не было покупателей, и в бытовой химии, и в кондитерском — везде никого.

Вдруг что-то упало с полки и покатилось между рядов. Я не успел разглядеть, но кажется, катилась кола. Она скрылась под фризером с замороженными продуктами. Возникло полное ощущение, что я попал в низкобюджетный хоррор.

Покатил тележку к кассе — минимальный набор продуктов уже был при мне. Но все кассы пустовали, и спящий охранник куда-то делся. «Теперь медленно повернись», — сказал я себе.

У ящика с мандаринами стоял монах-францисканец с опущенным на лицо капюшоном. Когда он чуть приподнял голову, свет упал на его голый скошенный подбородок. Я толкнул тележку в него и побежал к двери.

От резких поворотов на лестнице меня закрутило, но некогда было приводить в порядок вестибулярный аппарат, ломанулся вперёд, всё равно передо мной был только утопающий в темноте парк Сокольники.

Нырнув в узенькие ворота и в ту же секунду ощутив нахлынувший мрак, я понял, что это был дегенеративный поступок, достойный второстепенного персонажа фильма ужасов. Вместо того чтобы бежать к трассе, к свету, я выбрал темноту. Но теперь уж ничего другого не оставалось, и я бежал, скользя по мокрым после дождя листьям, бежал сколько хватало сил, не обращая внимания на красно-чёрные вспышки в глазах, а когда силы закончились, бросился животом на маленькую скамейку.

Вот тут меня и убьют, а я так и не пойму даже, за что. Я перевернулся, взглянул на небо. По небу плыли рваные бледные облака. Жаль, что они загородили звёзды. Я так и не успел уехать за город, а там сияет столько крошечных ярких звёзд.

В голове что-то сжималось и разжималось, она готова была лопнуть, как помидор под каблуком. Жирный розовый помидор так и остался лежать в тележке, не взвешенный. Я никогда не съем этот помидор. Не выпью бабушкиной целебной настойки. Абрамов сказал, она с землёй. С чего он взял? Я вспомнил странную склянку в шкафу у бабушки и попытался представить, какова настойка на вкус. Ничего землистого. Это враньё.

В парке стояла тишина. Только качались тяжёлые ветки. С одной на другую перелетела ночная птица и скрылась в стволе.

Среди листьев блестел золотой бок пивной банки. Я вспомнил, что где-то недалеко стоял самый нелепый артефакт парка Сокольники — позолоченная статуя «феи бухгалтерии», напоминавшая жертвенный алтарь. Она была вся обложена золотыми кубиками с надписями «кредит», «аванс», «прибыль» и «деньги». И мне всегда казалось, что бухгалтеры со всей страны приезжают к этой так называемой фее и кладут свои дары, чтобы её задобрить.