Антон Секисов - Реконструкция

Женщина в красной блузе громким и ровном голосом объяснила, что смерть Славы — это большая потеря, и что память о нём будет жить. Она предложила почтить Славу минутой молчания. В процессе молчания один человек из толпы громко дышал. И тут мать начала тихонько плакать, прижавшись к плечу азиатского мужчины.

Я смотрел на изящную урну с фазанами, в которой будет храниться прах. Фазан — очень подходящая птица для Славы. Абрамов подошёл к выбору урны со смыслом и уж наверно не без иронии. Сам он тихонько стоял в стороне и поглядывал на прощавшихся. Руки его машинально перекладывали листы А4 в папке. Было понятно, что Абрамов думает, кому предложить прижизненный договор. Гроб втолкнули на ленту, напоминавшую конвейер в аэропорту, и он уехал за изящные пурпурные шторки.

Поминки прошли в квартире Славы. Было много бутылок вина, купленных по акции «две плюс одна», символическая бутылка водки и монолитный кусок столичного салата с горкой майонеза на нём, и всё другое, что полагается, но я не ел и не пил, а только смотрел на Славину маму, поражённый совершенно идиотской, но не отпускавшей меня догадкой — Слава не умер, а загримировался в женщину пятидесяти лет, чтобы посмотреть на свои поминки. Мама не говорила почти ничего, только торопливо глядела по сторонам блестящими сухими глазами, а азиатский мужчина ни на секунду не отпускал её талию. За весь вечер он почти ничего не сказал, только один раз проскрипел фразу, слишком сложную для его облика, и произнесённую без акцента: «Мы не можем жить так, как живём, но если пытаемся что-нибудь изменить, умираем». Восточные мудрости.

Феликс был одет в джинсовую рубашку. Он много и хорошо говорил, подливал вино тем, кто почти не пил, отнимал бокалы у тех, кто начинал набираться. Две девочки было затеяли между собой тихую ссору из-за того, кто был музой Славы, и Феликс очень умело и ласково изолировал их от общества.

Я подумал, что навыки антрепренёра здорово помогают в жизни, и сел на освободившийся после одной из девушек стул, шаткий и маленький, как раз на нём я сидел, когда видел Славу в последний раз. Посмотрел на стену с плакатами. Казалось, они постарели на десять лет. Висели так, будто вот-вот свалятся. Одного плаката недоставало — проглядывала ободранная стена. Когда я понял, какого, то сразу забыл про странное сходство Славы с его матерью.

Феликс стоял с открытой бутылкой белого, выгадывая, кому стоит ещё подлить, но, похоже, склонялся к тому, что никому не стóит. Я подошёл к нему совсем близко и прошептал:

— Ты ничего не убирал из комнаты?

— Прости, не расслышал, — Феликс обратился ко мне рассеянно, но в глазах его проскользнуло смутное подозрение. Чтобы он не подумал, что я обвиняю его в воровстве, поспешил сказать:

— У него на стене висел один плакат, а теперь его нет. Я просто хотел узнать, может, он кому-то понадобился.

— Никто ничего не брал. Разве что его мама. Его мама могла что-нибудь взять.

В это время мама Славы взглянула на нас так пристально, как будто услышала, о чём мы шептались в другом конце комнаты. У неё был беспокойный взгляд.

— И она не жаловалась, что что-нибудь пропадало?

— Можешь спросить у неё. Но лучше чуть-чуть попозже.

— Ты знаешь, что это был за плакат?

Феликс помотал головой так, как машут обычно дети, горячо отказываясь от чего-нибудь.

— Ты слышал о пророке Евгении?

— Нет, дорогой, я не смотрю «Битву экстрасенсов».

— Ты никогда о нём не слышал?

— Никогда. Давай про экстрасенсов попозже поговорим, пожалуйста. Я хочу сказать, не на поминках.

В конце поминок пришла пьяная Ольга. Она принялась обнимать мать, потом схватилась за урну с фазанами и прижала к груди, потом вышла на кухню курить свои длинные декадентские сигареты и там разрыдалась, распугав девочек-школьниц, не смевших даже шептаться.

Я на всякий случай проверил стену, вдруг плакат просто упал, подвинул кресло, потом нагнулся и посмотрел под ним — нет, плаката нигде не было. Уже спускаясь, я вспомнил про звонок от Славы. Было бы просто идиотизмом считать, что всё это никак не связано.

Выйдя из подъезда, я оглянулся назад, на окна. Уже стемнело, и на кухне у Славы зажёгся свет. Я немного постоял, глядя, как в окне сменяются тени. А потом пошёл, попутно набирая в поисковике то, что должен был выяснить уже очень давно, — кто такой этот пророк Евгений.

Гугл выдал по запросу сотню страниц, одна другой заманчивей — «Евгений и его мнимые чудеса», «Пророк из адского чрева», «Евгений Ширко, пророк, капитан милиции», «Сатанисты с нашего двора» и, наконец, «Тайный хозяин мира живёт на заводе-призраке». Но когда я пытался открыть страницы, оказывалось, что почти все они были удалены или не имели ничего общего с анонсами. Я так и не смог найти ни одной настоящей страницы о нём, ни одного полумёртвого паблика, ни одного видео на ютубе. Всё было вычищено, но не аккуратно, а с корнями, зацепками, от которых, правда, не было никакого толка.