Антон Секисов - Бог тревоги

Никита с инквизиторским маниакальным напором продолжал преследовать меня одним и тем же вопросом о месте крещения, хотя я уже неоднократно давал ему и правильный, и шутливый ответ, и пробовал не отвечать — ничего не срабатывало. Но наверняка все же существовал единственно верный ответ, который бы запустил в нем что-то вроде режима самоуничтожения.

Я решил начать с Александро-Невской лавры — там было сразу несколько кладбищ, и все старинные, часа за полтора их можно было легко обойти.

Когда я уже стоял в дверях, позвонил Женя. Его звонок должен был застать меня на улице, но я завозился из-за грубых шнурков на военных сапогах, которые мне подарила Лида. Она увидела, что я хожу в летних кроссовках зимой, и ей стало жаль меня. Но только подаренные этой чудесной женщиной от чистого сердца сапоги были уродливыми и неудобными. Женя только вернулся из Индии, где, как я узнал позже, расстался с женой. Он наверняка истосковался по старым друзьям, но предложение совместной прогулки по кладбищу отверг с внезапной враждебностью. Мы условились встретиться сразу после, пойти в «Столовую № 1» — устроить пир живота, обожраться до забытья, восславив тем самым ценности жизни, здоровья, энергии молодости. А вот ценности умирания, иссякания этой самой энергии — это как-нибудь без него, это уж я как-нибудь сам: наверное, что-то такое обдумывал Женя. А может, причина враждебности была в чем-то другом, все-таки я не мог влезть ему в голову.

Направляясь к некрополю в тряском трамвае, я размышлял о той странной тяге, которую испытывал к кладбищам, пока жил в Москве, и которая в Петербурге совсем пропала. В Москве кладбища интересовали меня как места для прогулки и уединения, где можно свободно пить алкоголь, прикинувшись родственником кого-нибудь из почивших. Как места, где люди ведут себя скромно и скорбно, именно так, как людям пристало всегда и всюду себя вести. Где ты читаешь или же пьешь портвейн, обсуждаешь с приятелем сплетни — на поле из разложившихся тел, накрытых, как покрывалом, землею. И это придает трагическую остроту любому вашему жесту, любой самой глупой фразе. Как контекст пожирающей всех чумы создает рамку трагедии сборнику порноновелл «Декамерон» Бокаччо.

Видимо, из-за того, что в Петербурге и так все проникнуто влажной кладбищенской аурой и даже детские площадки собраны из могильных плит, этот эффект терялся. И поход на кладбище в Петербурге следовало бы сравнить с хождением в тир в самый разгар войны, в перерывах между боями.

Но сейчас выбирать не приходилось. На кладбище меня выгнали обстоятельства, какими бы нелепыми и неправдоподобными они ни казались.

У входа в некрополь сидел рыжий маленький кот и пил из подтаявшей лужи. Он или точная копия такого кота пил воду из этой же лужи летом, когда я был здесь в последний раз.

Вход в некрополь деятелей искусств оказался платным, и это выбило почву из-под моих ног, в моем-то нынешнем положении. Было ясно, что я не встречу свою могилу среди элитных покойников даже не дореволюционных, а еще дониколаевских времен. Но все-таки раз уж я оказался здесь, нужно было, что называется, ловить момент. Или carpe diem — как гласит, пожалуй, самый популярный афоризм, избираемый молодыми людьми для первой татуировки.

Если в летнее время платный вход еще мог быть как-то оправдан, то зимой он ничем не отличался от уличного грабежа. Все дорожки утопали в лужах, а надгробные памятники, кроме которых тут и смотреть не на что, были заперты в деревянных футлярах. Казалось, что это не памятники, а стоячие гробы. И покойники внутри них наказаны, отлучены от земли за какую-то провинность. Так в Средневековье трупы преступников бросали гнить на деревьях или закапывали наполовину, чтобы человек так и болтался меж двух миров. Говоря короче, трехсот рублей это зрелище точно не стоило.

Но заколотить сотрудникам кладбища удалось не всех. Должно быть, проблема нехватки древесины, сопровождавшая Петербург на протяжении всей истории, давала о себе знать и по сию пору. Остались участки, где можно было полюбоваться надгробными скульптурами из прошлых веков, сделанными в соответствии с самым экзотическим вероисповеданием. Ацтекские зиккураты, античные боги с черными бороздами на щеках, свиноликие дети с крылышками, вдовы без глаз, скрестившие в молитве руки, герои, боги и демоны, охранявшие покой покойников, каменные копии самих мертвецов, воссевшие или возлегшие на собственные могилы. И всюду — полустершиеся подслеповатые масонские глаза в треугольниках и сучковатые деревья в виде надгробных камней, называемые масонскими крестами.