Игорь Шестков - Дорогая буква Ю

Я с детства боюсь собак…

Это чувство — что все на тебя смотрят — прошло только на четвертом или пятом году эмиграции.

Грань вторая. Мне чудилось, что все окружающие слышат мои мысли. Как будто невидимые дьявольские динамики разносят их по всему свету. И тысячи, миллионы людей хохочут надо мной. Знаете, что этот тип сегодня выдал? Животики надорвете от смеха.

Грань третья. Сам себе я представлялся беззащитным, обнаженным, слабым — даже в тех ситуациях, когда было ясно, что это вовсе не так.

Грань четвертая. Когда я говорил по-немецки с немцами… мне все время казалось, что я делаю ошибки. И несу ужасную чушь. Их же ответы представлялись мне — умными и содержательными, даже если таковыми не были. Я нервничал и делал из-за этого еще больше ошибок.

О других гранях психоза эмигранта я и говорить не хочу, так они позорны. Замечу только, что с новой родиной у эмигранта начинается что-то вроде интимных отношений. И этот «секс» носит нездоровый характер, это отношения домины и раба. И домина тут не игрушечная, покупная, а реальная жестокая садистка. И раб — вовсе не мазохист-любитель, который после порции унижений и издевательств получает-таки долгожданный коитус… Нет, рабство эмигранта не вознаграждается никогда, и единственное, что может уменьшить страдания — это привычка. Не карьера на новом месте, не успех, не деньги, даже не новые женщины — только привычка.

Сейчас, после тридцати лет жизни на новой родине, я к ней привык. Но она до сих пор то и дело маленькими хлесткими ударами и уколами напоминает мне о моем истинном положении и конца этому не будет.

…

Никогда не думайте, что вы заведомо — хоть в чем-то лучше, талантливее, глубже других людей. Так думают только недалекие люди.

В мои первые годы в городе К. я вообразил себе, что я в нем — лучший художник. Долго-долго я, втайне от всех, наслаждался этой сомнительной мыслишкой. Посмеивался саркастически. И мой сарказм согревал мою одинокую глупую душу…

Потом, помнится, забрел на выставку художницы Р., затем на выставку графика Т. …и мне, скрепя сердце, пришлось признать, что эти артисты (несколько позже в этот список вошли и другие художники) не только очевидно лучше меня технически, но и «продвинутее» меня в том, в чем я себя считал особенно продвинутым, в — спонтанном развитии формы, приводящем к появлению на листе бумаги или на холсте метафизических миров, не только достаточно внутренне богатых, насыщенных и разнообразных, чтобы соперничать с нашим реальным миром, но и годных для того, чтобы принять нас, стать для нас местом обитания, убежищем…

Честно говоря, это открытие не расстроило меня. Наоборот — оно придало мне надежду. Если не я, то другие. И еще и значительно лучше меня.

Главное, эти миры, миры о которых я мечтал еще в детстве — существуют. И тянет в них не только меня, но и совершенно чуждых мне людей, людей чужой культуры.

Ладно, говорил я себе, немецкие мастера графики это действительно мастера… но ты, ты лучше всех можешь интерпретировать их работы.

Как видите, мои амбиции, как катящийся по изогнутой поверхности шарик, замирающий в нижней точке, нашли таки себе нишу. Я опять начал саркастически похохатывать. Да, мол, рисуете вы, не все конечно, но некоторые из вас, пожалуй иногда и лучше меня… но понять и объяснить ваши работы, подарить им жизнь, я, чужак и пришелец, могу лучше, чем ваши эксперты и чем вы сами. Вашу искусствоведческую мудрость я уже освоил, но у меня есть еще и другой опыт, совсем другой… и вместе они делают меня сильнее и глубже вас.

Жизнь не сразу, но и тут, и на этом поле, доказала мне мою неправоту. Случилось это так. Мои новые друзья-художники посоветовали мне, почему-то злорадно посмеиваясь, — показать мои работы коллекционеру и искусствоведу, господину Грегору Б. Он, мол, знаток восточного искусства, возможно увидит в них то, что мы, дубинноголовые простецы, не видим.

Мне дали номер телефона, и я по нему позвонил не без внутренней дрожи — говорить по телефону, если ты неважно знаешь язык — особенно трудно. Можно запросто свалять дурака. После моих первых неловких попыток, объяснить по-немецки, кто я такой и чего я хочу, низкий голос в трубке вдруг спросил меня по-русски, почти без акцента: «Вы русский художник? Хотите зайти ко мне и показать свои рисунки? Приходите завтра в семь часов вечера. Улица… Дом номер… Вы где живете? Бланкенауерштрассе 8? Мои апартаменты в пяти минутах ходьбы от вас. Выходите на бульвар, первая улица налево. Там легко найдете».