Игорь Шестков: На Арбате

Девять месяцев я работал сторожем в типографии недалеко от Старого Арбата. Несмотря на «перестройку» типография печатала исключительно творения Ленина на различных экзотических языках. Всю эту никому не нужную, но ядовитую продукцию, издавали миллионными тиражами и отправляли в страны, где многие граждане ходили без штанов. Неужели коммуняки действительно верили, что в Новой Гвинее, в Танзании или на Фиджи кто—то будет все это читать? «Как нам реорганизовать Рабкрин?» на суахили — это круто.

Все за малым исключением рабочие типографии (исключением были татары) пили по—черному. Вечерняя смена уходила заполночь домой смертельно пьяная. Только в мое время двое рабочих погибли из—за пьянства. Один крепко выпивший парень вместо того, чтобы идти в метро, прилег отдохнуть на покрытом снегом газоне соседнего бульвара. Ночью милиция нашла его окоченелый труп. Я видел позже его жену — она приходила забрать вещи мужа. Она не была опечалена тем, что муж оставил ее и двух детей. Скорее наоборот — была рада. В ее жизни появился хоть какой—то просвет. Другой пьяный рабочий упал и поранился в страшном черном подвале, где в свинцовой пыли валялись тысячи связок типографских матриц. Его слабые крики не были услышаны из—за шума от типографских машин. На его несчастье никто не зашел в подвал. Он истек там кровью и умер.

Случались и драки между выпившими — с смертоубийством, но не в мое время.

Было и воровство — в тех редких случаях, когда типография печатала что-то по-русски. Старожилы утверждали, что обычно расхищалась десятая часть русскоязычного тиража. За полгода до моего поступления на работу несколько сторожей, сговорившись с водителем грузовика, украли четыре контейнера «Приключений Тома Сойера». Водитель увез книги, сгрузил в условленном месте где—то под Москвой. Уехал, получив какой—то гонорар. На следующий день сторожа поняли — в типографии скандал. Оказывается они, в спешке не разобравшись, что к чему, украли весь тираж книги, все десять тысяч экземпляров. Книги так и не нашли, хотя было ясно, кто вор. Тираж просто напечатали и переплели еще раз. А сторожей уволили.

Однажды в теплый летний день я пошел побродить по Арбату, поглядеть на картинки художников, матрешки и прочие свидетельства наступившей свободы творчества. Вышел на Арбат. Осмотрелся. Что—то было не так — многие продавцы поспешно паковали свой товар, хотя время было самое торговое — воскресный полдень. Некоторые художники делали тоже самое. Другие — ничего не делали, просто стояли, глазели по сторонам. И публика вела себя также странно — кое-кто явно старался побыстрее покинуть матрешечную улицу, остальные — разгуливали как ни в чем не бывало, рассматривали картины, слушали пение самодеятельных бардов. Потом я понял, что те, которые убегали, знали, какая опасность надвигается на Арбат со стороны Садового кольца, а остальные — не знали и не чуяли беды.

В СССР что ни день — то какой—нибудь праздник. Кого—то всегда чествовали. Как я потом узнал, в тот день страна праздновала «День воздушно—десантных войск». В Москву отовсюду съехались бывшие ветераны—десантники, большинство которых прошли только недавно законченную Афганскую войну. Около сорока тысяч человек собралось вместе, чтобы с товарищами попраздновать, то есть, в советском варианте, — напиться и похулиганить, пользуясь правом сильного. Многие «афганцы», особенно калеки, чувствовали себя несправедливо обиженными. Когда их посылали убивать или быть убитыми, никто их не спрашивал, хотят ли они этого. А теперь, в перестройку, афганскую войну критиковали в печати, искали ответственных, солдат иногда называли убийцами. Широко обсуждался случай, когда военрук—афганец устроил в своей школе кровавую баню. Осуществил на практике тайную мечту любого учителя. Устроил в школе охоту на собственных учеников. Вооружен он был боевым, нелегально привезенным из Афганистана оружием. Охота продолжалась несколько часов и стоила жизни одиннадцати школьников. Психиатры утверждали позже, что афганец всего лишь повторил дома то, что часто делал во время службы в Афганистане.

Не знаю, что делали эти сорок тысяч бывших войнов до их появления на улице художников, но хорошо помню, что было на Арбате.

С той стороны улицы, которая выходит на Садовое кольцо, послышались истошные крики. Все, естественно, начали туда смотреть. Казалось, что там прыгают какие—то пестрые мячики — вправо—влево, вверх—вниз… Когда до публики наконец дошло, что это прыгает — все побежали с Арбата в сторону Бульварного кольца.