Ольга Покровская - Мои южные ночи [сборник litres]

Буня, обезумевшая от счастья, вилась у моих ног, что выглядело, конечно, забавно теперь, когда она была уже взрослой, крупной и сильной собакой. Я обратила внимание, что задняя лапа ее, которая, по словам Федюни, утратила двигательные функции, с виду выглядела здоровой. И девочка моя лишь чуть припадала на нее при ходьбе.

– Да, это он меня к вам направил. Еще зимой. Но я все никак не могла до вас добраться. Пришлось выбивать по работе направление в ваши края.

Он непонимающе посмотрел на меня, и я пояснила:

– Я военный корреспондент. Работаю на телеканале армейской тематики. Теперь вот по заданию редакции прибыла в Сунжегорск и, наверное, поживу тут некоторое время.

– Значит, мы с вами в каком-то смысле коллеги, – кивнул Виноградов.

– Да, – улыбнулась я.

И он тоже скупо улыбнулся мне в ответ. Удивительно было, как преобразила его лицо эта неяркая, осторожная улыбка. У уголков глаз залегли озорные лучики, черты будто осветились изнутри мягким теплым светом. И бывалый капитан стал похож на мальчишку, сорванца, мечтателя и фантазера. Мне захотелось протянуть руку и прикоснуться к его коротко остриженным волосам, но я, конечно же, этого не сделала.

– Константин… – начала я.

И он поправила меня:

– Просто Костя.

– Костя, скажите, а как у Буни с лапой? Федюня говорил мне, что после ранения она осталась хромой.

– Да, Найда… – заговорил он и тут же поправился: – То есть Буня…

И собака моя вскинула голову, посмотрела на него этаким озорным взглядом, будто говоря: «Ага, ты теперь знаешь мое настоящее имя? Что ж, я позволю тебе звать меня так. Ты – человек стоящий».

Костя начал мне рассказывать о том, как возил Буню к ветеринару в Сунжегорск, что прописал доктор и каких результатов в лечении ему удалось достичь. Буня же, немного успокоившись, прилегла у наших ног. Мне трудно было пересилить себя и не прикасаться к ней каждую минуту. Я все еще не могла поверить, что мои поиски, занявшие больше года, наконец окончены. Что Буня здесь, со мной, что мы вместе. Что она жива и ничто ей больше не угрожает.

– Спасибо вам! – со всей искренностью сказала я, когда он закончил рассказ.

Но он лишь отмахнулся, словно об этом и говорить не стоило.

Несмотря на счастье, затопившее меня целиком, на умиротворение, которое снизошло на меня в этом тихом дворе, на душе было неспокойно. Я понимала, что все ближе назревает необходимость главного вопроса: позволит ли мне Костя забрать мою девочку? Не воспротивится ли он, не начнет ли настаивать, чтобы Буня осталась у него? И несмотря на вспыхнувшую в одно мгновение симпатию к этому мужчине, я внутренне уже приготовилась драться, отстаивать свое право быть единственной Буниной хозяйкой.

Костя замолчал, как будто услышал мои мысли. Потом вдруг поднялся и ушел в дом. Я слышала, как он гремит чем-то в комнате и недоуменно переглядывалась с Буней. Что все это значит? Через несколько минут капитан Виноградов вышел, в руках он держал поводок, намордник, пакет, в котором глухо булькали какие-то пузырьки, собачью подстилку и миску. Спустившись по щелястому крыльцу, он молча протянул все это мне.

– Что это? Зачем? – не поняла я.

И он отозвался глуховато:

– Вы же ее заберете.

И меня едва с ног не сшибло обрушившейся на меня лавиной самых разнообразных эмоций. Тут была и жгучая радость, разом затопившая грудную клетку – он отдавал мне Буню, мою Буню! Мне не нужно было спорить с ним, отстаивать, добиваться. Он сам готов был вручить мне судьбу моей девочки, которую когда-то у меня отобрали.

Но была тут и боль, неприятно занывшая под ложечкой. К этому времени я уже хорошо знала, что цветистые проявления чувств, которыми так любил щеголять мой уже забытый недолгий муж Гоша, почти всегда фальшивы. Истинные же эмоции, самые глубокие, самые болезненные, чаще всего прячутся под маской сдержанности, невозмутимости, безразличия. И этот человек, которого я едва узнала и к которому меня сразу потянуло всей силой моего одиночества, сейчас глубоко страдал, отдавая мне единственное живое существо, с которым сроднился. Я понимала это так же четко, как и то, что оставить Буню с ним я не смогу, как бы больно мне за него ни было.

Я растерянно приняла из его рук вещи, он же, больше не обращая на меня внимания, присел на корточки рядом с Буней и вполголоса заговорил с ней:

– Что, уезжаешь? Рада небось, а? Вижу, что рада. Дождалась свою хозяйку. Настоящую. Что ж, не поминай лихом. Неплохо вроде мы тут с тобой жили, а? Ну-ну, ничего. Мы еще повоюем, а?