Богомил Нонев - Одежда — церемониальная

Потом, почти не ожидая знака старшего из присутствующих, мы медленно поднялись, обменялись прощальными фразами, курильщики нервно погасили только что зажженные сигареты. Телохранители проводили нас зоркими взглядами до самых машин и поспешно закрыли тяжелые двери.

У каждого — свои заботы и свои обязанности.

Мне же хотелось только одного: вернуться домой, скинуть смокинг, который тяжким грузом давит на плечи, выйти в сад и смотреть на желто-оранжевый ореол луны, осыпающий золотистой пылью высокие кипарисы.

Такую же луну, помнится, я видел однажды под Голанскими высотами. Или под Баальбеком. Или около Газы. Но там не было кипарисов, не было и людей. Было жарко и голо…

Я проснулся рано утром. Стояла страшная духота, и я никак не мог стряхнуть с себя какие-то дурацкие сны, которые давили на мозг перед самим пробуждением. В памяти мелькало лицо моего друга детства, который с ожесточением пихал Пикассо коленкой в живот и хотел втолкнуть его в какой-то огромный выставочный зал.

Потом оказалось, что это не зал, а еврейское кладбище Шагала, сине-зеленое, окутанное смертным холодом и израильтянской мистикой.

И наконец, мрачная физиономия приятеля и его развевающаяся поредевшая борода увиделись мне над столом в корчме, которая походила на ту, что изображена в «Рученице» Мырквички. Он пил, окруженный нежной заботой официанта в высоком крахмальном воротничке. А дело было в корчме. Или в одном из тех заведений в народном стиле, которые разбросаны по городам и весям нашей страны и выступают в качестве аутентичных свидетельств болгарского национального быта. Только обслуживающий персонал был словно взят напрокат из Елисейского дворца: фраки, блестящие твердые манишки, жемчужные запонки…

Я всегда злюсь, если мне снятся художники или картины, потому что это неизменно напоминает мне одну забавную фразу. Однажды я услышал: «Искусство — вот моя настоящая любовница», и обернулся посмотреть — это что, серьезно? У человека, сказавшего эту фразу, был очень убедительный вид, густые светлые брови сосредоточенно нависали над глазами, и никакого сомнения в его серьезности быть не могло. Правда, мне говорили, что его вклад в искусство ограничивается вернисажами на выставках…

Дилетантизм — далеко не плохая штука, но почему он должен становиться в такую пошлую позу? Конечно, гораздо лучше любить живопись, чем наркотики или просто табак, пустую славу или сплетни. Но когда дилетантизм стремится навязать свои вкусы, он может лишить смысла усилия, которые вкладывают в искусство одаренные люди, и даже помешать им, потому что создает общественное мнение, сотканное из снобизма и моды. Любитель может приносить пользу, а может оказаться и злокачественным случаем. Вроде людей, выступающих с советами по сельскому хозяйству. Или по футболу. Нужно ли расширять все области человеческих амбиций?

Я проснулся с кашей в голове, и ничего удивительного в этом не было. Постепенно сознание прояснилось, и я начал понимать, что вокруг невыносимо душно, влажно и подозрительно тихо. Я сел в постели и почувствовал, что колени побаливают. В этом тоже не было ничего нового или удивительного, как и ничего приятного.

Я вышел из дома. Оказалось, что небо пастельно бежевое, а на нем стоит огромное раскаленное добела, как платина и какое-то текучее солнце. Оно изливает на облака миллионноградусный огонь, который растапливает их белую и серую пелену, и на всем небе остается только пышущая жаром светлая река, которая все шире разливается по востоку и постепенно охватывает юг и север. Только на западе было еще темно, хмуро и мрачно. Откуда-то из этой темноты поднялся к небу вой собаки, потом внезапно и испуганно оборвался. За считанные минуты деревья и розы сникли, ветви начали клониться к сухой земле. Казалось, что они, как живые существа, хотят съежиться, обнять руками глубоко уходящие в землю ноги.

Ко мне подошла Биба — тигровый боксер в светлых и темных полосах на сильной широкой груди. Два длинных клыка, которые постоянно были видны, придавали ее морде свирепое выражение, а влажные и добрые глаза, казалось, в любую минуту готовы заплакать. Она потерлась о мои ноги, но не стала радоваться и с довольным рычанием вертеться вокруг меня, а быстро убралась в будку. Пестрая кошка с наглыми глазами пересекла двор, держась в тени апельсинового дерева, увешанного еще зелеными плодами, и поспешила скрыться в густых кустах жасмина, обнимавших темными зелеными ветвями белые ограды.