Милош Крно - Утренний ветер

Он рад, что она покинула город и скрывается в доме его родителей. В городе знали, что за ней ухаживал партизан в черном свитере. Теперь лучше ей исчезнуть из деревни. Если он останется сегодня жив, то пусть Ела придет в горы. Тогда они будут вместе.

Но в одиночестве все же тоскливо. В одиночестве? Разве он один? А Марош? Когда-то в детстве Марош рассказывал Владо: знаешь, медведь — это страшный зверь. Не дай бог встретить одному в горах медведицу с медвежонком. А сколько вреда приносит медведь пастухам, сколько овец покалечит да утащит! Но если человек не один, так он не испугается даже дьявола.

Сейчас их здесь двое. Как хорошо, что рядом с ним Марош. Они не струсят и, возможно, еще рассчитаются с немцами. О них, конечно, знают в партизанском штабе. Наверное, уже вышли им на помощь. Только придут ли вовремя?

Как минуту назад равнодушие с крупинкой надежды превозмогло страх, так сейчас овладевают Владо новые чувства. Он знает, что он не одинок, что о нем думают. Что бы ни случилось, но товарищи сделают все, чтобы их спасти. Он чувствует, что тысячами нитей он связан с Елой, с ребятами в бункерах.

С той стороны речки на Владо смотрит голый бук, затерявшийся среди елей. Сила и твердость бука становятся в глазах Владо тем, что сметет весь этот ужас. Не чувствовать себя одиноким и покинутым — это удивительное состояние! Владо принадлежит отряду так же, как осенний лист буку. Северный ветер оторвет листок, но бук останется, ничто не вырвет такое дерево с корнями. Отряд останется тоже.

И тут инстинкт самосохранения замолкает и свертывается в ногах у Владо, как послушный щенок. Проходит чувство страха, исчезает холодный пот. Перед его взором раскрывается широкий горизонт.

Он чувствует за собой море могучих плеч. Вдалеке в тумане Владо видит чудесную страну, о которой думал еще тогда, когда склонялся с лупой в руке над почтовыми марками. На одной из них были изображены белые стены электростанции и волны, голубые, как океан в географическом атласе, и он шепотом прочел по слогам: «Днепровская плотина». А на другой — башня с пятиконечной звездой. Филателист в коротких штанишках рос и собирал книги об этой удивительной стране, которая изображена на запретных марках.

Вот улыбается советский десантник Петр Зайцев. Папаха у него высокая, словно кивер. Глаза светлые, брови белесоватые, хмурые. Как-то странно: на лбу морщины, а губы улыбающиеся. На висках седина. Глаз у него зоркий, а рука твердая. Она уже однажды спасла Владо, когда Зайцев прикрывал отступление их дозора. В него можно верить. Он научил молодых партизан мужеству, рассказывал им о советской молодежи, которая корчевала в тайге леса, строила новые города и заводы и не отступала ни перед какими трудностями.

Может быть, Зайцев теперь ходит по снежному гребню Салатина. Да что сейчас думать об этом! Час надо выждать. Трудный час. Нет, уже не час, а сорок минут. Никого не подпускать к амбразуре и при этом мечтать. Мечтать о Еле, смотрящей в сторону долины, о партизанских бункерах, о далекой стране, армия которой приближается с каждым восходом солнца.

Время даже во сне идет медленно, как на выпускных экзаменах, когда Ела ждала своей очереди отвечать. Тогда она была уверена в себе, как все добросовестные отличницы, но время, которое тянулось еле-еле, раздражало ее. Лучше бы уже стоять в тесном шумном коридоре и знать, что с гимназией все у тебя позади. А еще лучше бы поскорее придумать остроумный текст телеграммы, которую ждет Владо в Братиславе. За себя она никогда не боялась. Действительно никогда?

В полусне она видит вечер, в городе затемнение в полном соответствии с инструкцией; бежит окруженный шелестом молодой, нежной листвы буков шумный, полноводный Ваг. Дикий апрель проказничает, как будто бы кому-то интересны его шалости! Теперь даже крестьян не интересует погода. Стоит ли сеять? Не разумнее ли сидеть у радио и передвигать булавки с флажками на карте. Если бы они только были! Раскупили все: и карты, и булавки. Что ни семья, то генеральный штаб, словно без них фронт не двигался бы. Еще хорошо, что можно достать булавки с фосфорной головкой. Они светятся у некурящих на левом воротничке. Зажженная сигарета помогает одному пешеходу не натолкнуться вечером на другого.

Ела ищет в темноте руку Владо. Сильный ветер обдувает их. Сердце ее сильно бьется. Рука Владо почему-то холодная. Может быть, повинен в этом толстый портфель? Владо несет его осторожно, как если бы в нем был динамит. Он останавливается около стен и быстро приклеивает к ним большие листы бумаги. Ела широко раскрывает глаза, напрягает слух. Она стоит на страже и знает, что их никто не должен увидеть. Ела боится. Ведь она делает то, что запрещено, и, собственно говоря, понятия не имеет о том, что в листовках написано.