Мона Авад - Зайка

У нее на лице прямо написано: Наверняка ты теперь благодарна судьбе, что столкнулась здесь со мной? Может, и мне достанется немного благодарности? Ну же? Видимо она не ослабит хватку, пока я не сдамся и не соглашусь.

– Спасибо, Урсула. Это очень мило с вашей стороны. Я очень благодарна.

– Так, значит, ты придешь?

– Да, приду.

– Замечательно! – она отпускает меня, но уже слишком поздно.

Проход опустел, если не считать нескольких покупателей в черной спортивной одежде, которые, не глядя, бросают дорогие продукты в свои и без того до краев набитые корзинки.

Из невидимых колонок льется музыка народов мира. Кельтские мотивы, смешанные с зимбабвийской народной музыкой, – по крайней мере, так мне сказала Фоско, когда я спросила у нее, что это играет, – просто чтобы поддержать разговор. Красиво, отозвалась я, и эхо моей неказистой лжи разлетелось по ее гигантской гостиной. Она больше, чем гостиная Кексика или Жуткой Куклы, или даже Герцогини. Со стерильно-белых стен на меня смотрят африканские маски. На одной из стен висит странное изображение то ли клитора, то ли цветка, то ли пламени, выполненное в манере Джорджии О’Кифф [58] О’Кифф , Джорджия (1887–1986) – одна из самых известных и успешных художниц прошлого столетия. О’Кифф всю жизнь боролась с тем, что в ее картинах с цветами зрители упорно продолжали видеть вульву, а участники феминистического движения записывали художницу в свои ряды. , хотя вполне может быть, что это и ее собственное творение.

Если бы тут была Ава, она бы сказала: Беги. Разбей окно, если нужно. Или она просто посмотрела бы на меня без слов, высказав своим взглядом все, что накопилось в моей собственной душе, и мне сразу стало бы легче. Я бы смогла с улыбкой сносить всю эту какофонию из труб и стальных барабанов.

Она могла бы даже сказать Фоско: «Какая интересная музыкальная подборка» , причем с абсолютно спокойным лицом.

– Спасибо, Саманта. Я подумала, что это будет интереснее обычных рождественских мотивов.

– Да, так намного интереснее, – говорю я, а про себя думаю: я, что, сказала это вслух?

На входе она вручила мне бокал с вином, так вот, я, наверное, пью слишком быстро, сли-ишком быстро. Помедленнее, Саманта, черт возьми!

– Всегда хотела съездить в Зимбабве, – слышу я словно со стороны свой собственный голос.

Да что, блин, со мной такое?

– Правда, Саманта? – спрашивает Фоско таким тоном, словно даже зауважала меня.

Я киваю.

– О да. Она ведь такая… – но я не заканчиваю предложение.

Все возможные прилагательные, при помощи которых я могла бы описать эту страну, о которой на деле знаю так мало, вылетели у меня из головы.

– Просторная, – наконец говорю я.

Она ведет меня в гостиную, где, по идее, должны тусоваться «несколько студентов», но на деле на диване сидит лишь один Иона в наполовину расстегнутой парке. Никогда еще не была так рада его видеть. Потом я замечаю еще какую-то тощую девочку-подростка в черном бальном платье – это моя дочь, Персефона, вы еще не встречались? – та сидит, закинув ноги на подлокотник кресла и мрачно листает ленту в телефоне, усыпанном анимешными стикерами. Весь ее насупленный вид говорит о том, что нищий студенческий сброд, который ее матушка притащила в дом, как хромых котят, убил все ее праздничное настроение.

– Привет, Саманта! – говорит Иона, заметив меня. – Я не знал, что ты тоже осталась здесь на каникулы.

В одной руке он держит салфетку с креветкой на шпажке, а другой машет мне.

«Почему ты не можешь просто порадоваться? Почему вечно надо представлять себе худший сценарий?» – прямо слышу я голос матери у себя в голове. Раньше она часто задавала мне подобные вопросы. Но я правда рада видеть Иону. Весь его облик, от лохматых волос до парки, пропахшей сигаретным дымом, действует на меня как мощное успокоительное, и в этот миг мне хочется затянуться им самим, как сигаретой.

– Привет, Иона. Я тоже не знала, что ты здесь будешь.

– Счастливая случайность, – улыбаясь, говорит Фоско.

И вот я сижу на ее диване, разглядывая вазы с вагинальными цветами, собранными в круглые, похожие на шары букеты. Потому что мне нужно, чтобы вокруг всегда были розы – так и представляю, как она говорит об этом флористу, друзьям, студентам. Но тут же чувствую себя виноватой за такие мысли. Эй, вообще-то, она пригласила тебя в гости, неблагодарная ты засранка. А могла провести Сочельник, как ей хочется, в конце концов. И не делиться с тобой ни этими канапе, ни индийскими блюдами. Я улыбаюсь ей и ее мужу, Шелковатому, который как раз к нам присоединился. Он долговязый, с прической, похожей на резинку на кончике карандаша. Он собрал, наверное, уже целый миллион грантов и возможностей поработать в резиденциях по всей Европе, а все ради того, чтобы в итоге разродиться крошечным сборником поэм, написанных на странном языке, который он сам называет «Древо» .