Мона Авад - Зайка

Я смотрю на маленькое лохматое чудище. Кролик, белый как снег. Глаза у него красные, а вокруг одного из них – черное пятно, похожее на пиратскую повязку.

Не могу понять, красивый он, неприятный или просто чертовски жуткий. Но они поймали его специально для меня. И когда я смотрю на его пятнистую морду, ничего не могу с собой поделать и чувствую, как по мне разливается благодарность.

– Он прекрасен, – повторяю я. – Спасибо.

– Мы так и подумали, что ты так подумаешь!

Они зажигают ароматические свечи. Сегодня благовония кажутся более мускусными, пряными и трупно-сладкими, чем те ванильные, которые они жгут обычно.

– Мы спросили у продавца, Ферна, в магической лавке, что стоит жечь, если ты больше сука, чем дева.

– Но сука в самом лучшем смысле.

– Ну или просто… сука.

– И Ферн даже думать не стал, он сразу такой: о, вот, держите.

И сегодня никакой музыки или кино, Саманта , говорят они мне, потому что ясно же как день, что тебе все это не нужно. На сей раз мы не хотим вмешиваться в творение – оно твое и только твое. Мы не будем вставать на пути твоей кисти.

Не знаю, как долго мы уже сидим на чердаке и пялимсяна кролика, сжавшегося в неподатливый, упертый комочек. Он издевается надо мной. Насмехается взглядом маленьких красных глаз. Взорвись. Ну же, мать твою, взорвись, ты, маленький кусок дерьма.

Кэролайн зевает в кулачок. Виктория – открыто и широко. Кира смотрит на часы, обводит всех взглядом, а затем снова бросает его на часы. Элеанор пристально смотрит на меня.

– Простите, – бормочу я. – Никогда этого прежде не делала.

– Не волнуйся, солнышко. Такое бывает. Хотя со мной не бывало.

– И со мной тоже.

– И со мной. Но я всегда боюсь, что на этот раз не получится.

Просто отпусти себя, получи удовольствие, отправь интуицию и воображение в полет , советуют они.

– Вскрой все свои раны, выпусти на волю всю свою злость и грязь.

– Вспомни, какими сложными и мрачными подробностями ты обычно наполняешь свои истории… Думай о них!

– Ну хватит, она уже поняла. Давай уже скорее. Я уже до чертиков возбуждена.

Они улыбаются мне. Так мило и по-доброму. Нам уже не терпится взглянуть, Саманта. Мы не можем дождаться, когда наконец увидим, на что ты способна. Это все равно что фотограф подносит к глазам камеру и велит тебе улыбаться, а у тебя вдруг деревенеют губы. И ты не то, что улыбнуться, даже шевельнуть ими не можешь.

Не знаю, сколько времени проходит. Ничего не меняется. Я снова говорю им – извините . А они непробиваемо улыбаются мне. Но что они думают на самом деле? Они разочарованы? Им уже надоело? Или они получают от этого удовольствие?

– Может, ты слишком много думаешь, Саманта?

– Может, нужно просто отбросить все лишнее.

– Может, все-таки включить тебе что-нибудь для вдохновения?

– А может, тебе стоит просто подумать о мужике, которого ты хотела бы трахнуть, – предлагает Виктория. – Как тебе?

Перед моим внутренним взором проходит нестройный парад актеров и певцов. Я пытаюсь копнуть глубже. Думаю о тех песнях, которые слушала дома, лежа в своей постели, и которые превращали мои дешевые простыни в облако. Думаю о раскатах теплой весенней грозы, сотрясающих ночь. О каплях, барабанящих по сочной и сладкой зелени. О длинной тени, которую отбрасывал на мой шкафчик Роб Валенсия, проходя мимо по школьному коридору, весь окутанный смехом и дымом. О пальцах Льва. Смотрю, как он заваривает ими чай, попутно рассказывая мне о чем-то, не помню о чем. Он говорил, а я смотрела в окно у него за спиной, откуда открывался вид на закатное небо, багровое, червонное по краям. Он видит эту красоту каждый день. Вспоминаю о том, как кружилась в танце с безликим Диего. Аромат напившегося дождем шалфея наполняет мой нос. Перед глазами возникает голова, склоненная набок, и струны сухожилий, натянутые под тонкой кожей. Поджарые, обвитые татуировками руки пожирателя огня, выступление которого я однажды видела в Эдинбурге. То, как он посмотрел мне прямо в глаза перед тем, как засунуть себе в рот охваченный пламенем факел. Одноглазого волка, от которого не могла отвести взгляд, увидев однажды в зоопарке, когда была еще подростком. Если бы он сбежал, это было бы и ужасно, и прекрасно одновременно. А потом думаю об олене, которого только что видела у дома. Его глаза, похожие на сгустки дыма. Он, должно быть, уже ушел далеко в лес…

– Саманта?

Я открываю глаза. Кролик по-прежнему сидит на месте. Воплощая мои самые худшие опасения – я не такая, как все они. Я не умею делать этого и, похоже, никогда не научусь.