Мона Авад - Зайка

– Зайка, он знает, как должен выглядеть кролик, – шепчет Кексик.

– Или парень, – говорит Виньетка, и ноги в ее томном голосе раздвигаются еще шире.

О господи, просто заткнись , думаю я про себя. Просто закрой рот, мать твою, и давайте просто уйдем.

Парень хмурится, словно о чем-то задумался. Его пальто распахиваеся, и мы видим футболку с рисунком черепа над залитым луной морем.

– Кролик… – медленно повторяет он, не отвадя от меня глаз.

Голос у него глубокий. И говорит он так, словно это слово удивительно приятно на вкус. Может, еще немного соли… Но вообще вкусно.

– Да, я точно видел тут одного.

– Видели? – нетерпеливо переспрашивает Кексик.

Лжец.

Дым стекает из его ноздрей струйками, похожими на двух одинаковых гадюк.

– Ага. Пропрыгал по снегу вон туда. Ушастый, пушистый, все дела. Вон туда, – он указывает в темноту.

– Спасибо!

– Ага. А потом трагически скончался, – добавляет он.

– Что?

Парень криво ухмыляется, не размыкая губ.

– Бурый волк. Явился из ниоткуда и разорвал бедняге глотку. Прямо у меня на глазах. Такая трагедия, – он грустно улыбается, причем откровенно фальшиво, но я вижу, что зайки легко покупаются на эту ложь.

Он снова упирается в меня взглядом. В его глазах – ни следа кристальной голубизны. Я чувствую, как по моей шее сбегают горячие мурашки.

– А потом он еще и схватил его за горло и утащил в кусты.

Мы смотрим на кусты. Вокруг и правда видны следы маленьких лап. Зайки драматично и по-девичьи ахают. Их руки обвиваются вокруг меня, крепко, как змеи.

– Гадкая картина, – говорит он.

– Насколько гадкая? – спрашивает Виньетка.

Он изучает ее прелестное скуластое личико мечтательным взглядом.

– Мерзкая, – кривится он в ответ. – Прямо… фу.

Я чувствую, как они все начинают кивать в ответ. Да. Это фу. Прямо очень фу.

– Не знаю, вы когда-нибудь слышали, как вопят кролики? – спрашивает он.

Они трясут головами. Нет, лгут они. Никогда-никогда не слышали.

– Жуткий звук. Но в то же время это было довольно… – он замолкает.

Я чувствую, как их кровь пульсирует под их мягкой кожей, быстро, как у маленьких болонок.

– Красиво, – наконец, говорит он, и смотрит на них так пристально и серьезно, что мне приходится приложить немало усилий, дабы не расхохотаться.

Пусть он все еще и немного меня пугает. И тут я слышу, как эти четыре синхронно вздыхают вокруг меня.

– Красиво, – эхом отзываются они.

– Уверена, так и было.

– Да.

– Да, очень.

Они смотрят на него, приоткрыв губы. Цепляются друг за дружку и за меня, переминаются с ноги на ногу, приглаживают волосы, быстро скользят языком по передним зубам, счищая с них налет. Парень бросает взгляд на меня.

– Твой? – спрашивает он.

– Мой?

– Кролик. Твой?

– Ах да. Да, мой.

– В каком-то смысле , – вставляет Жуткая Кукла.

– Мы все вместе за ним ухаживали, – говорит Кексик.

– Он был наш, – прохладно говорит Герцогиня. Я ловлю себя на мысли, что за все это время она впервые открыла рот. – Это был наш кролик.

– Природа жестока, – говорит парень, – дика.

Он засовывает руку в карман, и девочки опять вздыхают. Боже, что там? Нож? Пистолет? Топор?

А, фух, сигарета. И зажигалка. Вспышка пламени выхватывает из мрака его волчье лицо. Перчаток на нем нет, и руки у него абсолютно точно человеческие. Ни когтей, ни обрубков из плоти, просто обычные руки, обычные пальцы. Хоть я уже и поняла, что нет, он никоим образом не может быть моим кроликом, сердце мое разочарованно падает. Провал.

Я – бездарность.

Я разворачиваюсь и ухожу, ожидая, что и они все пойдут за мной. Но девочки все так же стоят и смотрят, как он курит в темноте.

– Я – Кэролайн.

– Кира.

– Виктория.

– Элеанор.

Он смотрит на меня. Как будто спрашивает взглядом – и?..

– Саманта, – говорю я.

– Саманта, – повторяет он, и, несмотря на непроглядную темноту, я чувствую, что он смотрит на меня. И улыбается.

– Может, мы вас подбросим? – предлагает Кексик.

Он поворачивается к ней и окидывает взглядом ее платье с принтом в виде скачущих единорогов.

– Потому что, мне кажется, автобусы уже не ходят, – добавляет она.

И как назло, в этот момент он поворачивает из-за угла. Парень выпрямляется во весь рост. Ему даже просить не надо – как только он делает шаг вперед, мы сами расступаемся перед ним, как море перед Моисеем. И когда он проходит мимо, моего носа касается какой-то животный, сырой запах. Знакомый и живой, похожий на кровь. Но вместе с ним еще что-то.