Хуан Васкес - Нетленный прах

– Ну, я вас слушаю, – сказал Бенавидес.

– Тут вот что, доктор, – начал отец. И сразу же остановился. И спросил дочь: – Может быть, сама скажешь?

– Нет, говори ты, – ответила Андреа. Голос у нее был звучный и низкий. И в этой женщине, невзирая на обстоятельства, очень явно чувствовалось то, что принято называть «харизмой».

– Ладно, – сказал отец. – Мы тут подумали… Тщательно все обдумали…

Тут Андреа перебила его:

– Нет, давай лучше все же я скажу. Если не возражаешь.

– Какая разница?

– Мы не хотим, – сказала Андреа. Теперь она обращалась к Бенавидесу: глаза ее были направлены прямо на него, как фары, переключенные на дальний свет. – Верней, я не хочу. А папа согласился со мной.

– Не хотите ампутацию?

– Нет, не в этом дело. Я вообще не хочу.

– Понимаю, – сказал Бенавидес. Сказал так, как я прежде никогда не слышал от него – ласково, но не покровительственно; с симпатией и сочувствием, но с явным старанием не навязывать свою волю или мнение. – Понимаю, – повторил он. – Прекрасно вас понимаю. – Он чуть понизил голос. – Мы ведь с вами много об этом говорили. И вы, наверно, помните все, о чем мы говорили.

– Да, – сказал отец.

– Я устала, доктор, – сказала Андреа.

– Знаю, – ответил Бенавидес.

– Я очень, очень устала. И больше не могу. Да и что изменится, если я соглашусь? Что произойдет, если мне отнимут ногу? Разве есть хоть какая-то вероятность улучшения?

Бенавидес поглядел ей в глаза. Положил обе руки на свою папку, словно в ней отыскивая ответ. И сказал:

– Нету.

– Правда? – спросила Андреа.

– Правда. Нет такой вероятности.

– Вот поэтому. Поправьте меня, доктор, если я ошибаюсь, но ничего, кроме времени, мы не выиграем. Выиграем время, чтобы я продолжала вести такую жизнь, без значимых перемен, и в ожидании того момента, когда настанет пора отрезать вторую. Потому что дела обстоят именно так, да? Через несколько месяцев придется ампутировать вторую, так? Ну, скажите мне, доктор, скажите, что я не права.

– Правы, – ответил Бенавидес. – Насколько мы можем прогнозировать развитие событий, все именно так.

Он ни на миг не спускал с нее глаз. Меня восхитила его отвага, потому что я, например, хоть и был в стороне от этого диалога, не решался встретиться с ней взглядом, а когда встретился глазами с отцом Андреа, поспешно отвел их: нашел прибежище на экране телефона, делая вид, будто что-то записываю, потом на прозрачных пакетах плазмы, потом даже на самой Андреа – на ее собранных в узел волосах, на белой шее с заметно набухшей артерией, на атлетических руках.

– Иными словами, – сказала она, – любое средство – лишь полумеры. Паллиатив. И ничего нельзя сделать, кроме одного – выиграть время. Это правда?

– Правда.

– Ну вот, мы с папой поговорили… И решили, что не хотим больше выигрывать время. – Отец вжал голову в плечи и зарыдал. – Просто я очень устала, – проговорила Андреа и тотчас добавила: – Прости меня, папа. – И тоже заплакала.

Бенавидес подошел к кровати и взял в обе руки левую руку Андреа – бледную, крепкую и маленькую, а потому совсем исчезнувшую в его ладонях.

– Очень хорошо, – сказал он. – Ты совершенно права. И имеешь право попросить прощения, право – но не обязанность. Ты проживаешь это, ты – и никто больше. И ты была отважна – ты была очень отважна, я редко видел в жизни таких отважных людей, как ты и твой отец. Я не стану и пытаться переубедить тебя. Во-первых, потому, что уже сказал все, что тебе следовало знать. Во-вторых, потому, что на твоем месте сделал бы то же самое. Врач должен лечить, когда может вылечить. А если не может – должен облегчать страдание. А если и это не в его силах, должен быть рядом, поддерживать и постараться, чтобы все это произошло в наилучших условиях. И я буду рядом с тобой, как и раньше, но только если ты сама захочешь, Андреа, только если разрешишь мне это, потому что сочтешь полезным или необходимым.

Андреа коротко всхлипнула – так плачут люди, вышколенные долгим страданием. Мягко вытерла глаза и сразу же, взяв с ночного столика бумажный платочек, провела им по кончику носа, как будто из кокетства, как будто не желая, чтобы он блестел.

– И что теперь?

– Надо будет оформить кое-какие бумаги, – сказал Бенавидес. – И уже завтра сможешь покинуть клинику. Поедешь домой.

– Домой, – с улыбкой повторила Андреа.

– Мы поедем домой, – отозвался отец.

– Да, – сказала она. – Да. А потом? Вы что намерены делать, доктор?

– Будем давать тебе болеутоляющие.