Натан Энгландер - Кадиш.com

Ларри отправляет заявку и выжидает ровно десять секунд, прежде чем проверить почту: не пришел ли ответ? Ответа нет, Ларри обновляет страничку, нескончаемо, циклически, постукивая пальцами по трекпаду. И, наконец, все-таки утолив потребность во взаимодействии со своим ящиком Скиннера [21] Ящик Скиннера — лабораторный прибор, используемый для изучения поведения животных. Животное нажимает на рычаг и получает вознаграждение — например, еду. , Ларри закрывает окно — он получил удовлетворение на нескольких фронтах сразу.

Горе Ларри, горе его недолговечному душевному спокойствию. Страница kaddish.com схлопывается только для того, чтобы обнажить окно, которое все это время пряталось за ней. Висело, дожидаясь, пока Ларри любовно заполнит заявку.

У Ларри не сработал блокировщик всплывающих окон. Так что его вышвыривают из непорочности воспоминаний в грубую, крайне грубую прозу его жизни. Сквозь эфир на Ларри пристально смотрит какая-то женщина. Она хлопотливо орудует — а что остается Ларри, кроме как назвать это его подлинным названием? — сладострастно-гигантским стеклянным фаллоимитатором.

Инструмент неимоверного размера: когда его всовывают и засасывают по рукоятку, Ларри как будто заглядывает в средоточие женщины. Будто, предавшись размышлениям о смерти, Ларри оглянулся в противоположном направлении — на исток жизни, на место, которое преподаватель истории искусств в колледже Ларри — в затемненной аудитории, проецируя на экран провокационную картину Курбе, — представил присутствующим как «Происхождение мира».

Глаза Ларри вновь встречаются с глазами женщины — посмотрим, она-то о чем думает? И Ларри не получает ничего, кроме притворного ответного взгляда и притворного оргазма: женщина беззвучно — динамики отключены — стонет, запертая в закольцованном, оцифрованном ролике-тизере. Длящийся вечно миг, в котором он и она совпали, миг, который для нее был, несомненно, вовсе не тем, чем для Ларри. Правда, сейчас этот миг для Ларри — не то, чем был бы для него обычно. Вместо приятного возбуждения — только онемение, вынуждающее Ларри смириться с тем, что чувственность у него сейчас почти на нуле.

Он пристально смотрел на подобные сцены столь часто и столь регулярно, что эта… со всеми пролапсами, мембранами и фистингом… кажется совершенно будничной. Все равно что смотреть по телевизору бейсбол, вернувшись со стадиона после двух матчей подряд. Это подталкивает Ларри к догадке, что актриса, заточенная в закольцованном отрезке времени, рано или поздно оделась и пошла домой, измочаленная и изнуренная занятием, которое для нее было лишь адски тяжелой работой.

Лишилась бы его сестра чувств, если бы зашла к Ларри и увидела такой ролик? Выцарапала бы она свои благочестивые глаза, пытаясь это развидеть? Ларри уверен: какой бы продвинутой ни мнила себя Дина, она не имеет ни малейшего понятия об обыденной порочности, которой изобилует альтернативная реальность, крадущая все больше и больше времени у ее унылого братца.

И тут до него доходит, и это колоссальная истина, которую Ларри только предстоит осмыслить.

Пока он добросовестно выполнял обязательство, взятое перед сестрой и ее двумя кошерными свидетелями, пока он записывал воспоминания об отце, чтобы благочестивый студент ешивы лучше узнал человека, таящегося за виртуальной страничкой… тем временем… стеклянный фаллоимитатор нырял в отверстие, туда-сюда, туда-сюда.

Эта забитая женщина с притворной улыбкой орудовала своим инструментом, словно ее за деньги — причем, это уж точно, за жалкие гроши — превратили в живую маслобойку, помоги ей Бог. И помоги мне Бог, думает Ларри. И тут — впервые с тех пор, как он покинул лоно иудаизма, — с его языка срывается глубоко личная, прочувствованная молитва: «Боже, храни душу моего отца».

Утром Ларри ест «Чириос», наблюдая, как мужчины собираются на молитву. Доедает завтрак, а потом присоединяется к ним, надев одолженный у кого-то талес и одолженные у кого-то тфилин, держа в руке сидур, страницы которого лоснятся от прикосновений другого человека.

После того как на волю вырвалась одна искренняя молитва, идущая от сердца Ларри, он решается на другую. Молится о том, чтобы в Иерусалиме ему нашли подходящего человека, сколько бы тот ни запросил.

После молитвы — его вот-вот должны освободить от шивы и позволить прогуляться вокруг квартала — Ларри с извинениями отпрашивается: я, мол, на минутку — и бежит в комнату племянника. Берет свой грязный, развращенный ноутбук и еще раз проверяет почту.