Михаил Холмогоров - Жилец

После войны Устимцеву повезло вернуться в Москву, он еще в сорок первом, перед самой отправкой на фронт, женился на однокласснице, профессорской дочке. Тесть его был не из простых профессоров – известный терапевт, он консультировал в Кремлевке. Но в сентябре пятьдесят второго рухнуло счастье капитана МГБ. Тестя взяли по делу врачей-вредителей. Самого капитана отстранили от работы и посадили – до выяснения обстоятельств – под домашний арест.

Вдруг оказалось, что, кроме жены, у Валерия Устимцева нет на свете ни единого друга. Даже майор Хлопушкин, которого он на той операции, когда они обнаружили диверсантов, прикрывал в перестрелке, фронтовая дружба – куда уж крепче – даже майор Хлопушкин ни разу не позвонил.

Многое передумал за эти пять месяцев. Нет, сначала он был так растерян, что вообще мыслей никаких не было. Он злился на всех без разбору – на Игнатия Леонидовича за то, что тот оказался замешан в это грязное дело; на эту суку Лидию Тимашук; на товарища Рюмина, который воспользовался арестом Абакумова и решил сделать карьеру на его костях; на самого Лаврентия Палыча, который не сумел вовремя разглядеть в Рюмине подлеца и карьериста; на Ваську Хлопушкина, предавшего дружбу…

К январю подошло время задуматься о себе.

Валерий Устимцев привык делить людей на своих и врагов, хороших и плохих. Как юрист, он свято верил в «царицу доказательств» и всегда добивался минимальными средствами максимальных успехов. Самые твердые держались не дольше месяца, а потом, когда раскалывались, сообщали о себе такое, что рука тянулась к пистолету – расстрелять на месте гадину! Капитану как-то не приходило в голову, что, если его самого огорошить внезапным арестом, пыткой бессонницей, сидением в камере с провокатором и прочими прелестями Лубянки, он поведает следователю немало захватывающих историй о том, как по заданию американской разведки готовил покушение на вождей государства и даже… даже на товарища Сталина.

Он вспоминал жизнь с тестем, и ведь раздражал его на первых порах Игнатий Леонидович, как все ревнивые отцы, недовольный Лялечкиным выбором, раздражали вечно поджатые губы, высокомерие, какая-то пунктуальность в расчетах – тесть никогда не оставлял без внимания траты Валерия на семью и навязывал ему сдачу за любой пустяк. Но даже в самые трудные семейные месяцы, пока не притерлись характеры, пока не привыкли друг к другу, капитан и мысли не допускал, что профессор – убийца товарищей Щербакова и Жданова и готовит отраву для маршала Буденного, как это следовало из обвинений. И еще. Игнатий Леонидович происхождением из старинных русских дворян и никак не может связаться с еврейской организацией «Джойнт», тут уж Валерий мог не то что руку – голову дать на отсечение. И решительно отмел обвинение в потере бдительности, что повисло над его головой дамокловым мечом, готовым сорваться с волоска, когда дело врачей доведут до суда.

И в январе, когда во всех газетах затрубили о шайке врачей-вредителей, он представил себя на Лубянке за своим же столом, только по другую его сторону. И понял, что такое может случиться с каждым. Мог и раньше сообразить. Хотя бы когда арестовали всесильного министра госбезопасности. Не только всесильного – искренне любимого, особенно техническим персоналом – секретаршами, плановичками, бухгалтершами.

Он тогда подумал, что генерала сгубила любовь к роскошной жизни. И успокоился. И перестал об этом думать. А надо было!

И о своих подследственных – тоже. Возьми любое дело – никакой логики не выдерживает. Но раз враг признался, сам признался – кому вздумается проверять?

А невредно. Во время вынужденного безделья Устимцев стал книжки читать. Взялся за Теккерея. «Ярмарка тщеславия». Странная вещь – имена все какие-то знакомые, где-то он их слышал. И кажется, писал их собственной рукой под чью-то диктовку. Вспомнил. В августе прошлого года разоблачили шпионский центр, окопавшийся в тресте тракторстроя. Главный инженер, во время войны ездивший в Америку, как сообщали сексоты, был замечен в неделовых разговорах и встречах с американцами, а значит – завербован ЦРУ. Этот самый инженер Докучаев долго ни в чем не признавался, наконец, в дежурство Устимцева, начал давать показания.

И что ж он, сукин сын, наговорил! Сейчас, читая роман Теккерея, Устимцев никак не мог уследить за сюжетом. Знакомые имена дразнили его со страниц. Россыпи американских инструкторов шпионажа и вербовщиков – соблазнительница советского специалиста Бекки Шарп, полковник Джордж Осборн, капитан Уильям Доббин (имейте в виду, гражданин следователь, пишется с двумя «б»), лейтенант Джозеф Седли… Валерий выходил из себя от возмущения. Этот гад просто издевался над следствием! Как он посмел? И попадись ему эта «Ярмарка тщеславия» тогда, в августе прошлого года, уж точно б Докучаев живым с Лубянки не выбрался. А так получил свои двадцать пять и дает стране угля где-нибудь в Воркуте. Но на дворе не август стоял, а январь пятьдесят третьего. И за слепой вспышкой праведного гнева явилась способность рассуждать и до чего-то додумываться. Он ведь Докучаева не в санаторий отправил! И что вообще этому инженеру оставалось? Ждать, когда заморят до смерти? А дал показания – получил передышку. И надежду – вдруг разберутся, пересмотрят дело, поймут, что никаких Доббинов не было. Пустая надежда. Страна уже много лет не знает оправдательных приговоров. Но злорадства от этой мысли не испытал. Вместо злорадства сомнение закралось. И как ни отгонял сомнений, задушили они несчастного капитана бессонными ночами.