Евгений Алёхин - Ядерная весна [сборник litres]

Узбек резко скинул с себя руку совка и зло сказал:

– Иди ты в жеппу, а?!

И попытался пойти в сторону, обратную той, куда его тянул совок. Но совок снова схватил его и крикнул:

– Я тебе повторяю, пошли в отделение!

А я стоял спросонья и смотрел из окна. Вернее, я лежал, привязанный к рельсам, и ко мне мчалось с шумом и страшным скрежетом осознание того, что с Сигитой у нас все кончено. Она меня предала. Когда я вчера позвонил, оказалось, что она не в поезде и не едет ко мне.

И теперь я был один в квартире, Сперанский уехал в Москву на пикник журнала «Афиша», мое утро должно было начаться с любимой женщины, а началось с двоих полудурков и их ничтожной членососной ссоры за окном. Все это высохшего говна не стоило, как они этого не понимали.

И мне они оба были несимпатичны, но все-таки совок был больше. Поэтому вдруг я крикнул сверху:

– Сто рублей на черного! Совок говнюк!

Они на секунду замерли, прислушиваясь. Думали, показалось им это или не показалось. Это глас Божий, ребзя. Совок огляделся, а узбек ожил, достал телефон и стал набирать номер. Вдруг и совок опомнился – убедившись, что да, действительно, мой унизительный для него комментарий есть галлюцинация – и как даст узбеку зонтиком по хребту. Тот явно не ожидал такого, взвизгнул, «ууууаааайййй», изогнулся и смотрит на совка, может, как на НЛО или на увеличенного червяка. Или не знаю, как на что, могу только домысливать отсюда, с шестого этажа.

– А ну-ка не звони! – высоким от волнения голосом пояснил совок, за что он всыпал узбеку. И еще раз замахнулся зонтом, но узбек успел увернуться.

– Кому говорю, не смей никуда звонить!

– Пашель в жьйоопу!

И узбек резко пнул совка в живот. Совок сложился пополам, а узбек рванул в сторону, обратную «отделению».

Я услышал женский крик:

– Милиция-а-а! – значит, был еще один зритель, мой антагонист-болельщик, отдавший свой голос не узбеку, а совку.

– Видите, что творится! – громко и отчаянно простонал совок, так и не разгибаясь.

Он стоял раком, держался за живот и смотрел прямо себе под ноги. А под ногами у него, повторяю, валялись страницы распечатки моего романа. Интересно было, вдруг в мерзком старикане обнаружился бы литературный вкус, он бы начал вглядываться в текст, прочел бы сначала одну из страниц моего великого романа, а потом бы собрал их и забрал бы домой. Какого хуя, я это заслужил, хорошо было бы, если бы этот старик оказался не стариком, а Крусановым или Бояшовым, а еще лучше – покойным Ильей Кормильцевым, моя книга бы возродила издательство «Ультракультура», рассвет русской словесности тысячи человек сейчас встречали под моими окнами.

И я шутки ради крикнул в окно:

– Это я написал!

Совок не ответил. Наверное, он не был издателем. Поэтому мне надоело смотреть в окно, и я пошел умываться. Суббота в данной точке простраствовремени.

На прошлые выходные, в воскресенье, я позвал друзей выпить, потому что я дописал роман. Нужно было это отпраздновать, ну и заодно отпраздновать день моего рождения. Собственно, роман был моим подарком самому себе на двадцать три года. Я даже купил принтер, сделал несколько распечаток и раздал всем. Гостей было немного: Маша, Валера, Сжигатель Трупов и Женя Варенкова. Еще был Сперанский, но он не гость, а ныне мой сосед. Но он все равно, конечно, получил распечатку. Потом мы поругались с Варенковой, потому что она захотела уехать раньше, чем обещала. И я заорал, что раз она хочет уехать раньше, чем обещала, я не хочу, чтобы она читала мой роман. Я сказал, пусть даст мне распечатку, и я сожгу ее. А она кричала, что не даст, и что вообще она поехала, и отстань, отстань, ты с ума сошел! Я пытался поднять ее и потрясти вверх ногами, чтобы хоть как-то вразумить, но она не давалась. Тогда я вырвал у нее сумочку. Отбиваясь от Варенковой, достал оттуда распечатку романа и выкинул в окно. В том, как разлетелись страницы, была настоящая красота, возможно, даже продолжение текста, эпилог, если хотите.

Вот почему распечатка была разбросана под окном – по листам, которые не унесло, топтались люди, марали их подошвами, дождь чуть подпортил бумагу, но наверняка на многих страницах еще можно было разобрать текст. Роман – не единственное, что я выкинул за три недели жизни в этой квартире. До этого я в основном жил по гостям, а тут сразу обжился, был постоянно не в себе, и в окно летело все. У обочины, уже смятая и пыльная, валялась гоповка Camelot (диагноз – «нестильная даже для ношения дома»), не оправдавшая моих надежд книга «Школа для дураков», и где-то в траве можно было найти поломанный плеер Da Zed (я уже купил новый iPod, ведь зарабатывал я последнее время значительно больше, чем когда-либо прежде).