Кирилл Рябов - Никто не вернётся [сборник litres]

– Простите, – сказала она, смущённо глядя на тощие, кривые и волосатые ноги Барановского. – Мне очень неудобно.

– Ничего страшного.

– Я администратор.

– Что-то случилось? Я вроде бы тихо себя веду, – сказал Барановский и протяжно рыгнул.

– Да. Дело вот в чём. Я случайно узнала, что вы у нас поселились. А завтра уедете. Утром я сменюсь, и уже не смогу вас увидеть.

– Входите. Я надену штаны. Просто у вас очень жарко. А я собирался уже спать.

Она вошла и встала у двери.

– Да, правда, у нас хорошо топят.

Барановский пытался натянуть брюки.

– В общем, – сказала администраторша, – я большая поклонница вашего творчества. И читала все ваши книги. Я подписана на вас в инстаграме и на фейсбуке. Но вы вряд ли знаете.

Он натянул штаны, устал и сел на кровать.

– Я тронут, Анна.

– Мне было важно вам это сказать. Жаль, у меня нет с собой ваших книг. Если бы вы мне подписали, я бы с ума сошла от счастья.

– Да, жалость. У вас нельзя ведь курить?

– Увы, нельзя.

– Ага.

– Ну вот, сказала, что хотела. Ух, так разволновалась!

– Не волнуйтесь. Если хотите, сядьте со мной, посидим.

– Нет, нет. Мне надо работать.

– А вы не знаете такую Лизу Матвееву?

– Нет. Но у первой жены моего брата была фамилия Матвиенко. Раиса Матвиенко.

Барановский промолчал.

– Но она утонула двадцать один год назад. Они поехали за ягодами на моторке и перевернулись.

– Кошмар, – с трудом сказал он.

– Да. Ладно. Доброй ночи.

Закрыв дверь, он опять разделся до трусов, выпил два раза по сотке и лёг на пол. Сначала на живот. Потом перевернулся на спину и застыл в позе распятого. Что-то кололо под лопаткой. Барановский сел, просунул руку за спину и отцепил маленькую серёжку с прозрачным камушком.

– Ага, – сказал Барановский, закинул её в рот и проглотил.

Запил водкой и соком. Вскарабкался на кровать и уткнулся носом в покрывало. Оно пахло пылью. Барановский не заметил, как уснул, с включённым светом и ногой, повисшей над полом. Ему приснилась мама. Они гуляли по тихому скверику. Была зима. Повсюду лежал снег. Мама держала Барановского под руку.

– А ты знаешь, я вспомнила ту девушку.

– Лизу Матвееву?

– Да. Очень симпатичная. Как-то раз она пришла к нам, ты был, кажется, на занятиях, и мы так мило с ней поболтали. Потом я покормила её щами. А тебя всё не было. Она не дождалась и ушла. Очень милая девушка, прелесть.

– Что с ней сейчас?

– Вроде бы она вышла замуж за директора школы.

– Она из меня душу выколотила, мама.

– Правда? А что ты от неё хочешь сейчас?

– Я и сам не знаю.

Его разбудил звонок. Барановский поднёс смартфон к уху. Это был Миша.

– Я сейчас приеду. Ты не мог бы спуститься?

– Ох, а сколько времени?

– Начало десятого.

Барановский разлепил веки. За окном было темно. – Чего так рано-то?

– Маме стало плохо под утро. Её в больницу забрали.

– Бля. Ты через сколько подъедешь?

– Минут десять.

– Поднимайся в номер. Я скажу, чтобы пустили.

Он успел умыться и выпить сотку. Хотя похмелье было слабым, почти незаметным.

Миша зашёл, снял ботинки.

– Извини, что разбудил, но сам понимаешь.

– Да, конечно, – сказал Барановский. – Не извиняйся.

– Ну вот. Под утро ей плохо стало. Надя вызвала скорую. Те не хотели брать, типа, всё равно не жилец, пришлось им сунуть.

– Кому сунуть? Чего? – спросил Барановский.

– Врачу и фельдшеру. Денег, чего же ещё.

– А, сколько? Я отдам.

– Вань, не в этом дело-то.

Миша вздохнул, посмотрел на бутылку 0,7, в которой осталось меньше половины.

– Блядский пузырь.

– А?

– Да, говорю, если бы не пузырь, я бы сейчас накатил.

Барановский обхватил тяжёлую голову.

– Я ничего не понимаю. Пузырь? Вот стоит пузырь. Выпей.

– Вань, у меня-то пузыря нет. Мне пить нельзя.

Барановский подумал, что всё ещё спит, и сильно укусил себя за кисть.

– Ты чего? – спросил Миша.

– Ничего. Просто я не понимаю ни хрена.

– Ладно. Слушай. Мама в реанимации. Скорей всего, оттуда не выйдет. То есть точно не выйдет.

– Мне можно к ней?

– Не пустят.

– Бляди.

– Ну почему бляди? Такой порядок. Ты ночью улетаешь?

– Да, поздно вечером.

– Вань, придётся остаться.

– Зачем? Всё равно к ней не пустят.

– Вань, ну слушай. Может, сегодня или завтра мамы не станет.

Миша заплакал. Барановский неловко его обнял. – Ну, ну, – пробормотал он.

– Там же похороны будут, Вань. Ты ведь не можешь похороны пропустить. А если улетишь, то сразу же придётся прилетать снова. Правильно?