Чжан Юэжань - Кокон [litres]

Я отпер дверь, и мы зашли в квартиру. Матрас не выглядел таким уж огромным, а мне помнилось, что он занимал едва ли не всю комнату. Натянутая простыня была покрыта толстым слоем пыли, но все равно выглядела белоснежной. Я сел, потом запрокинул голову и медленно растянулся на матрасе. Шаша легла рядом. Дождь барабанил по стеклам, как будто лето вернулось. Глядя в потолок, я протянул руку и расстегнул ее сырую кофту, стиснул грудь. Кожа у Шаши была мокрой от дождя, сосок напоминал заледеневшую шахматную фигурку. Я погрузил пальцы внутрь ее тела, чувствуя льющееся оттуда тепло. Она дрожала, в комнате было холодно, по потолку шла трещина. Тепло становилось гуще, обволакивало пальцы. Я ощутил, как в тело мало-помалу возвращается желание. Набухшая, пылающая, абсолютно бессмысленная, но по-настоящему жадная воля к жизни. Я перевернул ее на живот, вошел сзади и кончил.

С тех пор Шаша каждый вечер поджидала меня на площадке второго этажа, а когда начались холода, я отдал ей ключ Сяо Кэ. Кроме пакетов с печеньем, она приносила пиво – запомнила мою любимую марку и всегда покупала только ее, а если не могла найти нужное пиво в ближайшем супермаркете, отправлялась на поиски в дальние магазины. Иногда пила со мной, но совсем чуть-чуть – боялась, что алкоголь вызовет приступ астмы. Почти каждый день мы занимались любовью. Я допивал пиво, выключал свет и представлял, что лежу на деревянном плоту, а потом входил в ее тело. Сначала я думал, что просто пытаюсь воскресить в памяти времена, когда Сяо Кэ была рядом, пока однажды не понял, что давно одолел этот рубеж и оказался в каком-то новом месте. Не знаю, с чего это началось, но я заметил, что Шаша изменилась, стала более отзывчивой, влажной. За ограниченным темным разумом скрывались талант и пугающая сила. Наверное, именно ограниченность и отсутствие склонности размышлять позволяли ей так глубоко окунаться в собственное тело, улавливая даже мельчайшие оттенки ощущений. Она жадно впитывала все наслаждение до последней капли, старалась растянуть его как можно дольше. Скоро я понял, что она подчинила меня своей воле, она чувствовала ритмы моего тела, знала все его нужды. Пугающий опыт. Поэтому не то в наказание, не то в попытке ее обуздать порой я прибегал к насилию. Но для нее это было скорее наградой, в грубости она находила лишь новое наслаждение. Шаша не знала стыда и самолюбия, и ее бесстрашная натура толкала нас взламывать новые и новые границы.

За всплеском удовольствия всегда приходило опустошение. С вершины я летел в пропасть, это случалось после каждой нашей близости. Я лежал на матрасе, обводя глазами пустую комнату, наблюдая, как эта чужая мне женщина встает, ходит вокруг. Сначала впадал в ступор, а потом осознавал, что продолжаю жить старой жизнью и вырваться из нее невозможно. От этой обреченности хотелось немедленно сбежать обратно в наслаждение, иногда я так и делал и, растеряв последние силы, чувствовал еще большую пустоту. Пытаясь вырваться из замкнутого круга, я решил, что Шаша должна уходить сразу после секса. Случалось, я действительно гнал ее вон. А потом сидел и пил один в пустой квартире. Слой за слоем наползало одиночество, сминало меня под своим весом, тогда я вскакивал, бежал на нетвердых ногах домой и садился за стол напротив тети, заставляя себя говорить с ней и отвечать на ее вопросы. В своей длинной унылой биографии тетя отыскала два вопроса, которые давали пищу для бесконечных размышлений, заполнявших все ее время. Первый: счастливо ли сложилась судьба Сяо Тана? Отсюда вытекал следующий: правильно ли она поступила, отказавшись с ним уехать? Размышляя над этим, тетя начинала досадовать на меня, а если я говорил, что каждый человек о чем-то жалеет в своей жизни, отвечала: лучше полюбуйся, кем ты стал! Дальше следовала ужасная перепалка. А второй вопрос был таким: где сейчас дедушка, жив ли он? Этот вопрос не давал тете покоя, она даже собиралась купить карту и начать обходить квартиры, как в свое время бабушка. Это еще не конец, говорила тетя. Даже если он мертв, я должна отыскать его прах.

Потом я стал приходить домой поздно ночью, когда тетя уже спала. И Шашу больше не прогонял, разрешал ей сидеть рядом, пока я допиваю пиво. Она вытаскивала из рюкзака пакеты с чипсами и медленно их опустошала. Наступила зима, год приближался к концу. Как-то вечером пошел снег, я напился и сидел под окном, прислонившись спиной к батарее. Тепло навевало дремоту, и я приоткрыл окно. На волосы мелкой крошкой посыпались снежинки. В комнате стояла тишина, которую нарушал только мерный хруст картофельных чипсов. По моим щекам текли слезы. Что с тобой? Шаша отложила чипсы, подошла ко мне и опустилась на колени: все хорошо, почему ты плачешь? Слезы неудержимо катились из глаз. Она прижала мою голову к своей груди: не расстраивайся, ведь все хорошо. Шашина грудь пахла прогорклым попкорном. Но я ее не оттолкнул, и мы сидели у окна, пока снег не засыпал мне плечи.