Чаю, конечно, не дали — не было. Пришлось выпить водки. Русанов сидел и блаженствовал, прислушиваясь, как живительное тепло разливается по жилам. «И чего меня все носит? — думал он, но думал уже лениво и без раздражения. — Сидел бы сейчас дома… Ведь мне теперь везде одинаково — на Неглинке ли, на Мангышлаке или здесь, в этом заснеженном сибирском городе, где я впервые в жизни. Нового мне, вероятно, ничего уже не узнать, и нет смысла надеяться на то, что жизнь что-то подскажет, куда-то забросит, где все будет по-другому — просто и ясно. События, города, люди — они, как это ни грустно, ни при чем. Пора бы, кажется, с этим смириться. Сорок скоро». Русанов вздохнул и провел ладонью по уже заметной проплешине в волосах.
Когда начали гасить свет, он поднялся. В гардеробе образовалась небольшая очередь. Русанов рассеянно смотрел, как маленькая сухонькая старушка в очках, не выпуская папиросы из зубов, металась от стойки к вешалке и обратно, стараясь сразу захватить в охапку как можно больше шуб, шинелей и шапок. Лицо ее было коричневым, с желтыми белками глаз, как у всякой давно и много курившей женщины, морщинистую шею аккуратно облегал белый кружевной воротничок, на плечах болталась какого-то странного вида кофта, зашнурованная крест-накрест, наподобие венгерки. Передав свой номерок, Русанов машинально нащупал другой рукой в кармане мелочь и протянул ее старушке.
— Зачем же вы обижаете? Этого не нужно, — вдруг затрясла головой старушка, вскинув на него свои выцветшие глаза. — Если хотите поблагодарить, у нас есть книга благодарностей… Нет-нет, уберите, пожалуйста, — добавила она, заметив, что оторопевший Русанов все еще стоит с протянутой рукой.
За спиной его раздался чей-то короткий смешок.
Получилась неловкость. Русанов чертыхнулся в душе: поди знай, вот так, ни с того ни с сего задел человека, а ведь и в мыслях не было. Пробормотав что-то невнятное, он напялил пальто и побрел к себе.
«Пустынники. Святители… Постом и молитвою… — ворчал он, поднимаясь по лестнице в номер. — Тоже мне… Протопоп Аввакум в юбке… Эх, нетерпимость российская! И ведь самой небось не весело, и я как оплеванный…»
Уснул он сразу, едва донеся голову до подушки…
Весь следующий день Русанов провел в беготне по учреждениям, имевшим отношение к его командировке. Опыт и выработанная годами хватка позволяли ему не тратить лишних нервов и спокойно, не особенно вникая даже, делать свое привычное дело. Уже с порога он знал, кому что сказать, кому улыбнуться, когда сделать подчеркнуто серьезный вид или просто стерпеть очередную глупость. Конечно же одного нужного человека не было на месте, другой не отвечал на телефонные звонки, третий просто так, на всякий случай, разыгрывал недоумение и никак не хотел понять, что от него требуется. Но к концу дня все так или иначе удалось наладить, и дела пошли сами собой — не медленно, не быстро, а нормально, то есть как всегда, когда в устоявшуюся рутину вдруг неожиданно включается новый импульс и громоздкая машина, нехотя, сопя и ворча, начинает постепенно набирать обороты. Важно одно — начало: потом машину уже никто остановить не сможет, и она сама, через ахи и вздохи, отнекивания и проклятья, но доведет начатое дело до неизбежного конца.
Вчерашняя старуха, однако, не выходила у него из головы. В душе остался какой-то осадок, недовольство собой, и Русанов знал, что не избавится от этого до тех пор, пока чем-нибудь не загладит свою неловкость.
Вечером в ресторане, расплатившись по счету, он долго топтался в вестибюле, дожидаясь момента, чтобы у вешалки никого не было. Наконец вестибюль опустел. Старушка не замечала его. Она сидела на стуле, курила и смотрела в одну точку. Русанов кашлянул.
— Извините меня. Я тут вчера допустил некоторую бестактность…
— Вчера? — недоуменно переспросила старушка. — Ах, да… Я не сразу вас вспомнила. Да нет, я не сержусь. Не вы один так. Я привыкла… А вы, наверное, приезжий?
— Приезжий. Из Москвы.
— Из Москвы?.. У меня там дети — дочь и сын.
— Взрослые?
— Взрослые. Трое внуков. Старший школу кончает… А вы надолго к нам?
— Не знаю еще. Как дела пойдут. Буду, наверное, каждый вечер ходить сюда ужинать.
— Милости просим. У нас здесь не так уж плохо.
— Не плохо. Чаю вот только нет.
— Да, чаю нет, — согласилась старушка. — Вернее, то он есть, а то нет. Я и сама не знаю почему… А вы правда чаю очень хотите?
— Я, видите ли, водки выпил. Но от чаю бы не отказался. День был очень хлопотливый, — признался Русанов.
Читать дальше