Николай Шмелев - Ночные голоса

Сарай был весь в солнце, когда Русанов проснулся. Сухо пахло сеном и пылью, и в столбах солнечного света бесшумно танцевала мошкара.

Снаружи донесся девичий смех: кого-то щекотали и тискали, прижав к стенке сарая. Потом дверь распахнулась, впустив со двора все солнце, которое еще там оставалось. Над ним склонилось улыбающееся, гладко выбритое лицо Сергея Гаврилыча.

— Вставай, борода. Поздно уже. Пошли сразу в контору, там и чаю попьем.

— Сергей Гаврилыч… А вы уверены, что я нужен здесь? Не получится так — придем, а мне от ворот поворот? Может, сначала справки навести?

— Какие справки?! Ты что, не веришь мне? Я главный инженер партии, и если я говорю, что мне нужен механик, значит, он мне действительно нужен… Ты это брось, борода. Ехали, ехали, а теперь приехали — и дело с концом… Хватит — целая ночь в соплях прошла… Теперь надо жить.

У самой калитки он сказал, обернувшись к шагавшему за ним Русанову:

— Знаешь, борода, что самое трудное? Сопли от жизни отделить. А отделять надо — иначе жить нельзя. И не дай Бог смешать все это в одно…

За воротами вертелась вчерашняя девчонка.

— Ух ты, стрекоза, — ущипнул ее Сергей Гаврилыч, и она, радостно взвизгнув, отскочила в сторону.

Изба стояла почти у самого обрыва. Покойно синело небо, и на реке блестели солнечные пятна. Но у другого берега несмело жались последние клочья сырого тумана, а сам он медленно уползал поверх тайги, и где-то там, у горизонта, еще не кончился сумрак…

Зафырчал мотор. «Эй, Рычков! Рычков! Давай сюда!» — закричал вдруг Сергей Гаврилыч и кинулся к машине. Из кабины высунулось удивленное рыжее лицо. Машина разом остановилась. За ней остановилась другая.

— Сергей Гаврилыч! Вернулись! Вот хорошо! А мы было совсем носы повесили.

— Здорово живешь! Зачем повесили?

— Да как сказать… План не выполняем, премий не дают. Ребята ругаются, кое-кто чемоданы складывает. А седьмая вообще стоит.

— Что с ней?

— Я почем знаю? Я в этих делах не больно смыслю.

Из другой машины вылез пожилой шофер и подошел к ним.

— С приездом, Сергей Гаврилыч. Давайте чемоданчик ко мне в кабину, чтоб не тесно было… А товарищ с вами?

— Кто? А… Со мной… Знаешь что, Рычков? Давай-ка, знаешь что… Давай-ка сразу на седьмую, а? Проедем?

— Проедем. Только я, Сергей Гаврилыч, тут пару ящиков везу. Надо бы сначала на базу.

— Нет уж, ты слушай меня, пожалуйста, Андрей Василич! Брось мой чемоданчик в конторе.

— Сделаю.

— Поехали… Да, вот что, борода… Поезжай ты на его машине в контору, найдешь там кадровика, скажешь: с Сергей Гаврилычем все договорено, пусть оформляют. Сначала в мастерские, а там видно будет. Если я к вечеру не вернусь — переспи в гостинице, потом вместе квартиру подыщем. Может, вместе и жить будем.

Машина рванулась, выбросив из-под колес фонтан грязи. Русанов не догадался отскочить. Пока он вытирал лицо, грузовик скрылся за поворотом…

Потом он долго сидел у дебаркадера. Опять появились тучи: река потускнела, стала свинцовой. Рядом разгружали старенькую баржу. Длинные сходни пружинили и прогибались под тяжестью грузчиков, сбегавших вниз с мешками цемента на плечах. Вокруг, в песке, по всеобщей российской неприбранности, валялся всякий хлам, дожидавшийся следующего половодья: ржавые бочки, дырявые камеры, какие-то доски, колесо. Груженые машины, рыча и буксуя на размытом подъеме, уползали в глубокий овраг, разрезавший надвое береговой откос… Крича и перепрыгивая через лодки, вытащенные на песок, пробежала стайка ребятишек — белоголовых, загорелых и босых. Густым хриплым басом заревел вдруг катерок, шедший вверх по реке… В этом мире теперь ему и предстояло жить.

Как она повернется, его дальнейшая жизнь? Сам ли он повернет ее, или это сделают за него другие? До сих пор, по крайней мере, было ощущение, что несет его куда-то неведомая сила, а он только подправляет немного: чуть медленнее — чуть быстрее, чуть в одну сторону — чуть в другую… Интересно, у всех так или только у него? Нет, скорее всего у других по-иному: другие делают выбор, ставят цель, принимают решение и потом добиваются своего… И если так, то он должен был, обязан был бороться за свою жену, и у него, если бы он действительно стал тогда бороться, были неплохие шансы победить… Но он не стал бороться, он сразу махнул на все рукой: пусть его идет, как идет, значит, так оно и должно было быть, кому это нужно — заставленное, вынужденное, навязанное извне, силой… Ну, так как же, Николай Ильич? Так нужно было или не так? Что ж ты молчишь?.. А, ладно. Нечего толочь воду в ступе, на это еще будет много времени впереди. Сейчас все равно ничего не решишь… А когда-нибудь — решишь?