Николай Шмелев - Ночные голоса

Н-да… Сегодня, сейчас переходить? Никак не меньше? Вот это да, это что-то действительно новенькое… Смотрю на других собравшихся у доски: и у них на лицах такое же недоумение, что и у меня. Ну, раз «сегодня» — то, конечно, надо идти. Вон, оказывается, до чего знающие люди уже додумались! А мы-то все здесь сидим, небо коптим. А жизнь вон уже, смотри ты, как далеко ушла…

Надо сказать, что обычно этот огромный клубный зал ЦК на Ильинке пустовал: трудно было изобрести что-то такое уж очень привлекательное, чтобы заманить в него людей, успевших уже намертво вымотаться к вечеру у себя по кабинетам и мечтавших только о том, как бы побыстрее добраться до дома или до казенной своей дачи… А тут — яблоку негде упасть! Даже в проходах, помнится, стояли. И все больше седые, матерые, тяжелые мужики, чего только не повидавшие на своем веку. И у всех на лицах любопытство, недоумение, неверие: это что он еще там придумал, этот академик? Ну, валяй, рассказывай, учи нас, дураков…

Наконец, на эстраду быстрой, отрывистой походкой вышел В. М. Глушков, подошел к большой черной доске, взял мелок, приподнялся на цыпочки — и началось… Длиннющая, хвостатая формула налезала на другую, такую же хвостатую, и обе они — на третью, а под ними выстраивались еще одна, и еще, и еще. Одним словом, метод последовательных приближений… Публика, естественно, совела, зевала, кашляла, хлопала глазами, переглядывалась между собой: ясно было, что никто не понимал ничего… А академик продолжал все бубнить свое, даже не оборачиваясь в зал, и зал, казалось, уже вот-вот окончательно погрузится в дремоту. А он все бубнил, бубнил…

И вдруг… И вдруг по всем рядам, как порыв ветра, пронесся шумный, радостный, выдохнутый всеми разом вздох облегчения. И заскрипели, заерзали на своих стульях все эти матерые мужики, и, улыбаясь, закивали согласно головами: а, ну, это понято! Это мы понимаем. Это мы пожалуйста, хоть сейчас! А то развел, понимаешь, тут незнамо что — сам черт ногу сломит…

Так что же произошло? А произошло то, что из длинных, нудных рассуждений В. М. Глушкова, спускавшихся все ниже и ниже по этой цепи последовательных приближений, всем вдруг неопровержимо, просто, с полной очевидностью — как вспышка света в темноте — стало ясно, что вся эта сложнейшая его конструкция, описывающая этапы последовательного продвижения к «коммунизму уже сегодня», основывается на очень даже простом, понятном у нас любому и каждому фундаменте. А именно: на лифтерше, которая сидит в подъезде и должна, по его теории, наблюдать, кто сколько и чего понес в своей хозяйственной сумке мимо нее. Понес, понимаешь, положенное тебе по норме два батона хлеба — она сидит и не двигается, и ласково смотрит, и одобрительно кивает головой тебе вслед, а понес три — ну, тогда уж извини, не обессудь: тут же она донесет, куда следует, сколько ты их, такой-сякой несознательный, понес. Ну, а там-то уж, конечно, кому надо сделают выводы, что с тобой делать — может, еще тебя немного повоспитывать, а может, и сразу расстрелять, чтоб не разводить всякую там ненужную канитель.

— И чего было огород городить? — недоумевали, помню, расходясь, цековские мужики. — Ох, наука, наука… Сказал бы просто! А то лямбда, сигма, корень квадратный, а-прим, б-прим… Совсем было голову заморочил! А дело-то все, вишь, оно в чем…

Между прочим, конкретный результат этого выступления все-таки, похоже, был. Спустя какое-то время В. М. Глушков был награжден золотой звездой Героя соцтруда, в том числе и за выдающиеся заслуги в развитии экономической теории. Лично я, однако, и сейчас еще думаю: если бы не та лифтерша, что так явственно для всех обозначилась в основе всей его сногсшибательной теоретической конструкции — не видать бы ему, скорее всего, этого Героя до конца своих дней.

А однажды — единственный раз в своей жизни — я читал какую-то серьезнейшую лекцию о наших экономических делах вдрызг, абсолютно пьяный. Незабываемое ощущение! А виновата во всем была география. Вернее то, что я про эту самую географию как раз тогда, когда этого никак нельзя было делать, напрочь забыл.

Было это в Якутске. По прилете прямо у трапа самолета меня встретил тогда один весьма симпатичный мне человек из местного начальства, встретил радушно, с объятьями, как родного — якуты вообще очень добрый народ, а с ним мы и в Москве не раз прежде встречались, и возраста мы были примерно одного, и нужен я ему был не по пустякам, а в качестве главного докладчика на республиканском партхозактиве, за успешное проведение которого именно он, по тогдашнему своему положению, и отвечал.