– Т-т-ты?
– Я.
– Ч-ч-что ты тут делаешь? – Язык совсем не слушался.
Хотела спросить, как он здесь оказался, но вспомнила, что сама оставила утром ключи.
– Готовил ужин. Подумал, ты наверняка голодная придешь. Что случилось, скажи?
– Я думала, ты уехал. – Она потянулась к Диме, обняла его за плечи и снова заплакала, не стесняясь, вздрагивая всем телом.
– Ну что ты, – шептал он на ухо, сидя рядом и гладя ее по голове. – Как я мог уехать? Разве я теперь тебя оставлю?
– Не оставишь? – всхлипывая, спросила Саша.
– Ни за что.
– Я так испугалась, что ты уехал, что теперь совсем все, понимаешь? Совсем все… Это очень страшно.
– Очень, – согласился он.
– А я жить с тобой хочу, я ребенка родить хочу, я люблю тебя.
Он прижал Сашу к себе крепко-крепко и ждал, когда закончатся слезы. Гладил по голове, целовал волосы и шептал много важного про то, что тоже очень любит, и что у них все впереди, и он увезет ее с собой, и у них обязательно будут дети. Обязательно.
– Правда? – шмыгая носом, спрашивала она.
– Конечно, правда.
Прошло немало времени, прежде чем Саша поднялась на ноги, сняла туфли и прошла в ванную умыться, а потом заглянула на кухню. Только там она почувствовала, как вкусно пахнет.
А на столе – тарелки, приборы, бутылка вина и два высоких бокала. Саша подняла крышку со сковороды и с удивлением посмотрела на Диму:
– Мясо? Отбивные? Ты умеешь готовить?
– Я многому научился, – улыбнулся он, и она смотрела, как собираются морщинки в уголках любимых глаз.
– И я важнее машины? – Глупый и животрепещущий вопрос.
– Машина была отремонтирована еще в субботу до обеда, – прозвучал тихий серьезный ответ. – Я остался здесь из-за тебя.
Снова защипало в глазах. Неужели это правда? Неужели они начинают все сначала, вместе? И где-то там, в груди, где бьется сердце, зародилась сумасшедшая надежда и отчаянная вера в счастье.
Саша закрыла сковороду крышкой и обняла себя руками:
– Дима, мне очень страшно.
– Почему?
Он подошел, обнял со спины, как вчера на берегу, и переплел свои пальцы с ее.
У него были теплые руки, а у нее ледяные, и он поднес их к своим губам и стал дуть, отогревая.
Саша закрыла глаза. Это ведь не сон?
– А вдруг у нас снова ничего не получится? Говорят, дважды в одну реку не входят.
– А мы войдем в другую, – пообещал Одинцов. – Мы оба поумнели на три года.
Он любил утро. Любил просыпаться раньше, смотреть, как она спит, и гадать, какие сны видит.
Саша спала на соседней подушке, а утреннее весеннее солнце светило в окно последнего, пятнадцатого этажа, который «у самого неба», и где-то там, внизу, на улице, слышался шум автомобилей. Город проснулся.
Сегодня будильник не прозвенит, сегодня выходной и можно было бы выспаться, но Одинцов точно знал, что еще минут десять, и в комнату вбежит Любочка, удобно устроится между родителями и начнет радостно щебетать. День дочери всегда начинался с улыбки и веселья. Эта ее способность к радости не переставала удивлять Дмитрия. Наверное, такое возможно только в детстве, когда мир кажется огромным и разноцветным, полным ежедневных открытий.
Хотя в зрелом возрасте тоже случаются удивительные открытия. Например, такое, которое произошло пять лет назад, благодаря старинной броши. Конечно, никто тогда не остановился в начавшихся поисках, хотелось идти дальше, узнать больше.
Осенью Саша вместе с Димой ездила на несколько дней в Тверь. Родители встретили гостей радушно, они были очень рады примирению и признались, что всегда считали случившееся расставание большой ошибкой. Саша рассказала про музей мыла и брошь, а также о том, как через старую открытку возникла связь между их семьей и Воздвиженском. Про Воздвиженск мама ничего сказать не могла, этот город никогда не упоминался в разговорах, а вот прабабушка в молодости жила в Москве и переехала в Тверь перед самой войной. Это обстоятельство очень заинтересовало Марину Георгиевну, она нашла агентство, которое специализируется на поисках родственников и составлении генеалогического древа семьи. Была проведена огромная работа, изучались архивные документы, в результате все отрывочные детали сошлись в единую картину, и предположение подтвердилось – Саша действительно оказалась прапраправнучкой Любови Николаевны Чигиревой. Марья Петровна Чигирева после революции, разграбления кирпичного завода и мыльной мануфактуры бежала в Москву, устроилась там портнихой, а в страшных тридцатых, спасаясь от доносов, подозрений и клейма «бывшей», уехала в Тверь. Потому никто никогда в семье и не упоминал прошлое – боялись. Осталась только брошь, как память о далеких и почти вычеркнутых из биографии временах.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу