Наталья Литтера - Пять лепестков на счастье [litres]

«Москва, Москва, – крутилось в голове, – неужели все правда и я в Москве? Не верю, это сон…»

Любовь Николаевна смотрела по сторонам, пытаясь сосредоточиться, рассмотреть город, дома, но не получалось. В голове был туман. Она в Москве, разместится на три дня у дальней родственницы, увидит его. Им обязательно надо встретиться. Любови Николаевне казалось, что, если встречи не случится, – она не переживет. Посмотреть в глаза, дотронуться до острого подбородка, прошептать в губы: «Скучал?»

Неужели все это будет? После двух месяцев мучительной разлуки… Ее роман с Надеждиным, начавшийся в конце лета, стал смыслом существования. Каждое утро, еще только просыпаясь, Любовь Николаевна уже думала о нем. Вспоминала те две недели. Надеждин уехал скоро – отпуск закончился. Но и столь краткому счастью она была благодарна. Это счастье нельзя было измерить ни в аршинах, ни в верстах, ни в пудах. Оно было огромным укутывающим облаком, мягким, ласковым, ограждающим от всего остального мира. Сквозь него – как сквозь густой туман: очертания видны, но смутно.

Осталась память. Снова и снова воскрешала Любовь Николаевна их редкие разговоры.

– Я никогда не верила, что все это может случиться. Ты ведь не думаешь обо мне плохо?

– Конечно, не думаю. Разве ты можешь быть плохой?

– И как мало у нас времени. Скоро твои разъехавшиеся ученики вернутся, и начнется совсем другая жизнь. К Рождеству станет казаться, что этого лета и не было, что оно просто сон.

– Я не хочу думать о Рождестве.

– А о чем ты хочешь думать?

– О тебе.

– Я буду варить мыло.

Она помнила его смех после этих слов и прикосновение теплых твердых пальцев на своих щеках.

– Мыло?

– Почему нет? Мсье Жиль, француз, который заведует этим делом, говорит, что в ароматах есть целая философия. Ты, например, пахнешь липовым цветом.

– А ты сиренью.

– Сиренью?

Он не объяснил почему, приблизил свое лицо и поцеловал ее податливые губы.

Возвращение в Воздвиженск было тяжелым. Наверное, она бы сошла с ума, если бы не это облако, которое обступало плотно, укрывало надежно.

Забирать Любовь Николаевну с дачи Петр Гордеевич приехал сам. Надеждин к тому времени уже был в Москве. Мужчины разминулись.

– Как ты посвежела, похорошела, душа моя, – довольно заметил муж, рассматривая ее при встрече. – Что это мы раньше про дачи не думали?

Первые дни дома были трудными, разговоры Петра Гордеевича, его участие… Невыносимо. Все раздражало Любовь Николаевну в муже, но она сдерживалась, старалась не показывать этого. А он если и замечал что-то, то не подавал виду. Лишь порой приговаривал: «Ничего, ничего, уляжется».

Началась привычная жизнь с давно заведенным укладом. Новости разносились местными свахами и купчихами быстрее городской газеты. Так Любовь Николаевна узнала, что Павлина Смарагдова в театре больше не играет, уехала.

– Говорят, ей устроили ангажемент в Москве.

– Не в Москве, а в Петербурге, скоро перед императором показывать будут.

– А я слышала, что ее просто выгнали. Помните, летом сорвала спектакли и убежала куда-то? Вот с рук и не сошло.

– Я думаю, ее содержатель бросил. Вы же знаете, актёркам без покровителей нельзя. Наверное, дорого стала обходиться.

Все это обсуждалось приглушенными голосами, ни в коем случае не при Любови Николаевне, но сплетни все равно доходили. И, как ни странно, они ее не трогали. Где-то в глубине души женское тщеславие торжествовало. Любовь Николаевна предпочитала не думать о Москве или Петербурге, склоняясь к тому, что Петр Гордеевич бросил свою любовницу. Все о том говорило. И снова, как летом, ей вдруг стало жаль собственного мужа, которого теперь уже она, надежно укутанная в облако, не могла полюбить никак. Любови Николаевне казалось, что она словно заступила на место исчезнувшей актрисы Павлины и играет роль – роль хорошей жены, втайне тоскуя по Надеждину.

И снова на выручку пришел мсье Жиль, который уже готовился запустить мыльную мануфактуру. Для первого года решено было купить разные ароматные масла, а на будущий начать высаживать свои растения. Любовь Николаевна вернулась к изучению цветов, их особенностей и разных легенд.

– Название – это очень важно, – говорил француз, – мы же мыло продавать будем. Название должно звучать красиво.

Вскоре доставили заказанные масла, и производство началось. А Любовь Николаевна тут же слегла с желудочными коликами. Она так и не смогла оценить первую партию мыла. Слабость и частые головокружения заставили провести несколько дней в постели. Петр Гордеевич встревожился не на шутку.