Рэйчел Бинленд - Флоренс Адлер плавает вечно [litres]

– Ох, Гусси, – сказала Эстер, не в силах скрыть разочарования. Как она могла не заметить? Неужто она совсем не обращала на внучку внимания?

– Мне ужасно нравится, – сказала Фанни. – Как ты только догадалась? – Она поцеловала макушку Гусси и передала Эстер коллаж. – Мама, поставишь его на тумбочку? Чтобы мне было видно?

Эстер воткнула работу Гусси в раму стоявшего на тумбочке зеркала, а затем подвинула лампу на несколько дюймов левее, чтобы абажур частично закрывал бедного малыша Линди.

Она повернулась к кровати и попыталась залюбоваться открывшейся картиной – воссоединением матери и дочери – но поняла, что не может сосредоточиться. Руки дрожали, и она заняла их перестановкой вещей на прикроватном столике. Медсестры не особенно старались, прибираясь на нем.

– Айзек заходил вчера? – спросила Эстер будто невзначай, убирая брошенный на стул халат Фанни в шкаф.

Даже стоя к Фанни спиной она чувствовала ее неуверенность.

– Он забегал в обед.

Фанни, конечно, лгала. Анна и Гусси видели его в обед в «Корнблау». Эстер повернулась и кинула изучающий взгляд на Гусси. Заметила ли та несостыковку? Даже если и заметила, то не подала виду.

– А тебя отец часто навещает? – спросила Фанни у Гусси. Сердце Эстер сжалось от того, что ей приходилось спрашивать.

Гусси посмотрела на Эстер и пожала плечами. Она явно боялась сказать что-то не то.

– Ох, конечно. Гусси так радуется, когда он заглядывает на квартиру, – сказала Эстер. Строго говоря, это было правдой.

– И как наша пловчиха? – бросила Фанни.

– Ужасно занята, – сказала Эстер. – Тренировки и подготовка к поездке занимают так много времени, что мы едва ее видим. – Она не смела смотреть на Гусси.

– Она все еще планирует отправиться десятого?

– Да, десятого.

– Она думает навестить меня перед отправкой? Или окончательно отделалась от своей проблемной старшей сестры?

– Фанни…

– Мама, она не приходила почти месяц. Это возмутительно.

Эстер наполнилась уверенностью. Доктор Розенталь, конечно, был прав насчет высокого давления Фанни, но он напрасно подозревал, будто она в курсе смерти Флоренс. Она никогда бы не смогла сказать такое, знай она правду.

– Отец тоже не навещал тебя, – сказала Эстер, хватаясь за разумное объяснение – и отговорку. – На него ты не сердишься?

– Мы обе знаем, что он скорее съест свою шляпу, чем зайдет в больницу.

Истинная правда. Джозеф был из тех, кто и близко не подходил к лечебным учреждениям, и Фанни знала это не хуже Эстер. И как мужчинам это удавалось? Что, если бы Эстер была не из тех, кто готовит по вечерам ужины? Они бы все умерли от голода.

– Но сестра передает тебе сердечный привет.

– Чушь. Она даже не ответила на письмо, которое я послала ей.

– Письмо?

– Я написала ей – почти месяц назад.

– И послала на квартиру?

– Айзек доставил его.

– Возможно, он потерял его? – осторожно предположила Эстер.

Она всегда ненавидела вмешиваться в споры девочек, но сейчас это было особенно тяжело – когда одна не могла защитить себя, а вторая не знала о своем преимуществе. Что бы только Эстер ни отдала, чтобы они были близки. В детстве они ладили, несмотря на семь лет разницы. Что-то изменилось, когда они повзрослели. К тому лету, когда Фанни встретила Айзека и вышла за него замуж, девочки с таким же успехом могли оказаться планетами на орбитах двух разных солнц.

Это случилось тем летом, когда Гертруда Эдерле отправилась в Кале, чтобы переплыть Ла-Манш. В газетах только об этом и писали, хотя до самого заплыва рассказывать было почти не о чем. Флоренс и Эстер бросались на газету Джозефа, когда тот заканчивал читать ее, будто там писали о Грете Гарбо или Джоне Гилберте. Пытаться предсказывать приливы Ла-Манша было так же завлекательно, как и угадывать, какие кинозвезды посещали город для премьер в театре «Уорнер», где они останавливались, и может ли кто-то из их окружения зайти за булочкой в пекарню. Эстер цыкала на фотографии Эдерле, как будто была ее свахой: «Она и вправду такая домашняя девочка. И за кого она выйдет?» Флоренс, еще двенадцатилетняя, но уже полюбившая подначивать мать, говорила с хитрецой: «А может, она не хочет замуж».

Фанни редко заглядывала в гостиную, и еще реже – в газету, которую держали в две пары рук Эстер и Флоренс. Она начала встречаться с Айзеком, с которым познакомилась, работая за стойкой пекарни, и за последние недели Айзек так часто заходил за халой, что можно было подумать, будто он произносит хамоци [29] Хамоци – молитва, благословление на хлеб. каждую ночь, а не только на шаббат. Айзек несколько раз заходил в квартиру, неуклюже проводя время в гостиной, пока Джозеф – скорее от неловкости, чем от чего-то еще – не разрешал им прогуляться по Набережной без сопровождения, при условии что ровно в девять Фанни будет дома.