Макс Фрай - Сказки и истории

Ужас, действительно.

Еще были, конечно, поздравительные телеграммы. Они отличались от скорбных депеш внешним видом: как правило, поздравления присылали на специальных бланках, тусклых уродливых открытках с розами-мимозами, заснеженными елками, кремлевскими башнями, или звездами-молотками, в зависимости не столько от текущего праздника, сколько от наличия этих самых бланков в местном отделении телеграфа. Ассортимент их всегда был скуден чрезвычайно: если находилось пять-шесть бланков, на выбор – уже счастье.

Кстати, поздравления с моим днем рождения часто приходили на бланках «С Днем Победы»; мне это очень нравилось. Все же, победа, не розочки какие-нибудь драные, малиновые, на серо-буром фоне.

Отдельная история – телеграммы, оповещающие о внезапном приезде дальних родственников, или просто знакомых. Сейчас-то на чашку кофе к приятелям без предварительного телефонного звонка мало кто заходит, но в семидесятые годы многие жили без домашних телефонов, да и церемонились друг с другом куда меньше. Телеграмма нередко становилась своего рода ультиматумом: никто не спрашивает, хочешь ты принимать гостей, или нет, твое дело маленькое, иди на вокзал, встречай.

Тут вот что интересно. Незваные гости из других городов заезжали к нам довольно часто, и я почти не припомню случая, чтобы телеграмму, оповещающую о приезде, приносили вовремя. Обычно выходило так: гости, проклиная все на свете, но не слишком удивляясь, добирались с вокзала сами; дома у нас начинался переполох, родители метали на стол еду и бегали к соседу дяде Павлику за самодельным коньяком. В разгар застолья раздавался звонок в дверь: «Вам телеграмма». Такое положение дел считалось нормальным, никто особо не удивлялся и не возмущался такому порядку вещей, только посмеивались добродушно.

В чем тут дело, не знаю. Возможно, виноваты были сами путешественники: им в голову не приходило оповестить о своем приезде заранее, за несколько дней до этого чудесного события. Обычно телеграмму: «Встречайте Стеллу Ларисой поезд Челябинска восемь тридцать третий вагон» , – отправляли родственники путешественника, уже после того, как тот садился в поезд. Может быть, так делали из деликатности: вроде бы не сам человек в гости навязывается, а другие за него просят. А возможно, в народе жило первобытное представление, что телеграмма приходит к адресату мгновенно: вот ты отправил сообщение, и уже минуту спустя адресат его читает.

Впрочем, могу допустить, что телеграфисты специально придерживали телеграммы со словом «встречайте» до полной утраты актуальности – из какого-то тайного злодейства или даже из практических соображений, чтобы насильственно отучить граждан от экономии, заставить их раскошеливаться на «срочные» и «молнии».

В детстве телеграфный стиль казался мне этаким анархическим шиком. Очень хотелось поскорее вырасти и всегда писать вот так, рубленными, корявыми фразами, без предлогов, союзов и прочих служебных слов. Казалось, что это такая особая взрослая привилегия: безграмотно писать, чтобы смешнее было.

Но школьная учительница объяснила: это вовсе не для смеху делается, просто каждое слово стоит денег. Причем короткое слово стоит столько же, сколько длинное. Поэтому, дескать, приходится отказываться от некоторых коротких слов – из экономии.

Новость меня потрясла: слова, оказывается, денег стоят. Надо же!

«Сколько?» – спрашиваю.

Три копейки, оказалось. Как стакан газировки с сиропом.

С тех пор я, надо понимать, знаю цену словам.

В нашей семье было принято коммуницировать при помощи записок. Возможно потому, что мы очень долго жили без телефона.

Основное назначение этих домашних записок, которые мы оставляли друг другу на кухонном столе (или в дверном ящике для ключей) – успокаивать, информировать, опекать на расстоянии. Мама с папой в кино, котлеты в холодильнике, яблоки в авоське за окном, чай в термосе – следовательно, жизнь прекрасна. Даже неприятное задание: пообедать, вымыть посуду, или, скажем, убрать в комнате, если оно не озвучивалось вслух, а было написано на линованном клочке бумаги, совершенно меня не огорчало. Записка призывает совершить усилие, да, но не требует немедленной реакции. Вполне, значит, можно посидеть, потянуть время, повалять дурака. Жалкое подобие свободы, да, но в детстве оно кажется вовсе не «жалким» и не «подобием», а настоящей вольницей.

Была еще отличная возможность докладывать родителям о мелких бытовых и школьных неприятностях при помощи записки. И приврать можно в свою пользу, и не так стыдно, как вслух, и – если написать записку, а потом удрать во двор и гулять до темноты – есть шанс, что к моменту моего возвращения мама уже утратит желание устраивать итальянский скандал, а просто устало скажет: «Ну как же ты так?» – а папа, может быть, успеет заклеить разорванную библиотечную книгу, или вынести на помойку ведро с осколками разбитой чашки, а значит, и не было никакой неприятности, чур меня, я в домике, не считается.