Макс Фрай - Сказки и истории

В первый же день мое воображение потрясла одна новая одноклассница. Маленькая, изящная, как Дюймовочка из одноименного педофильского, как ясно теперь, мультфильма. С прелестным лицом, огромными глазищами и крупным, как у моих армянских соседей, носом. Ее звали Долли, и это диковинное иностранное имя добило меня окончательно. Было совершенно непонятно, как жить дальше.

В тот же день, или на следующий, Димка, мой новый сосед по парте, шепотом поведал мне, что «Доля» (именно так ее называли одноклассники) – еврейка. Что это такое, мне было неизвестно, но не переспрашивать же.

Спрашивать пришлось уже дома, у папы. Папа сказал мне, что евреи – просто национальность, вроде тех же армян. Ничего особенного.

Ну, насчет «ничего особенного» у меня было, понятно, свое мнение.

Доля была единственной еврейкой в классе, что для города О. – ситуация почти немыслимая. С другой стороны, у нас школа такая была: не английская, не математическая, обычная, зато учились там почти исключительно дети военных и сотрудников пароходства – такой уж микрорайон.

Долин папа был работником какой-то строительной организации. Уже не помню, как они все назывались – СМУ, что ли? Или еще как-то? До первого родительского собрания он представлялся мне рабочим в каске, со шпателем в руке, кладущим кирпичи – ну, как в книжках и в мультфильмах рисовали строителей.

Так мне казалось до конца учебного года, пока дядя Марик собственной персоной не появился на торжественном утреннике, посвященном раздаче табелей.

На нем была рубашка с пиками, трефами, бубнами и червами. С карточными то есть мастями, красными и черными, такой рисунок. С огромным отложным воротом (как-никак, семьдесят пятный год).

Боже.

Нет во вселенной произведения дизайнерского искусства, которое впечатлило бы меня больше, чем рубашка дяди Марика.

Полчаса спустя, когда шок прошел, мне удалось разглядеть очки-«слезки», джинсы и длинные, ниже ушей, волосы. Наверное, из-за волос и очков лицо дяди Марика показалось мне лицом старшеклассника. Папа моей одноклассницы определенно не мог быть таким молодым.

Но он был.

Долина мама – это отдельная песня. Крошечная женщина удивительной красоты. С японским почему-то лицом, в короткой юбке, на немыслимых каких-то платформах. Иных подробностей не помню, помню только собственный восторг, сравнимый, разве что, с впечатлением от посещения павильона «Тропики» в Берлинском зоопарке, когда мимо меня впервые пролетела птичка-бабочка колибри, а одноклассница Марина завизжала прямо мне в ухо, так пронзительно, что по сей день вспомнить страшно. Мощный, словом, эффект.

– Смотри, во всем американском, – неодобрительно сказала моя мама моему папе, когда Долины родители поднялись, чтобы принять табель из дочкиных рук. – Видно, что евреи.

– Молодые еще, – добродушно отмахнулся папа. – Когда еще наряжаться?

Но маминого ворчания оказалось достаточно, чтобы в моей детской башке родилась диковинная формула: эти люди потому так красивы и не похожи на остальных, что родились евреями. Евреи, – стало мне ясно, – даже круче, чем монголы и армяне. О прочих и говорить смешно.

Потом, конечно, быстро выяснилось, что евреев вокруг довольно много (среди учителей, например), и все они разные. Не все они были красивыми и нарядными, как Доля и ее семейство. Но почти все рано или поздно оказывались в числе моих друзей и доброжелателей – ну, почему-то так все складывалось. Правда, крикучий завуч Аркадий Исаакович тоже оказался евреем. Это меня смутило, но не очень: дети из тех классов, где он преподавал математику, говорили, что он на самом деле добрый, почти никогда не вызывает в школу родителей и даже завышает отметки. Только к громкому голосу нужно притерпеться, и все будет хорошо.

Классу к восьмому, когда думать про национальности стало совсем скучно, как раз подоспела дополнительная информация: оказывается, евреев не любят, даже в институты почти не принимают, а уж чтобы в Высшую Мореходку или в Артиллерийское училище, куда, согласно семейным традициям, стремились почти все мальчики из нашей школы – и вовсе немыслимо.

Поскольку к тому времени мне уже было понятно, что все вокруг устроено неправильно, и взрослые люди, по большей части, дураки и мерзавцы, бытовой антисемитизм стал для меня наилучшим аргументом в пользу евреев. Если их не любят, обижают и не пускают, значит, они действительно чем-то лучше прочих людей. Не то тайные эльфы, не то потомки атлантов – поди разбери. Но ясно, что дружить с евреями должно быть интереснее, чем с прочими.